Дорогая мамочка

Дорогая мамочка
(Mother Dearest)

Для своей дочки я хотела лишь самого лучшего. Как любая мать. Наняла лучших помощников, одевала с иголочки, предоставила отменное образование. Все, что угодно. Своей девочке я готова была дать все, даже то, чего у меня самой никогда не было.
В наши дни трудно быть бизнес-леди, и все же карьеру я сделала вполне успешную. Сама, что удивительнее всего: мой дражайший муженек нашел себе другую, подцепил где-то на углу Двенадцатой и Мейн. Хорек. Сама не знаю, что я в нем когда-то нашла. Он стал толстым и лысым, зрение начало сдавать, глаза вечно прищурены и слегка косят. И главное, эта его новая шалава! Квадратная, как тумбочка, что он только в ней нашел — без понятия. В общем, развод — и моя маленькая Клара, разумеется, осталась со мной, никаких зацепок в суде и возникнуть не могло.
Конечно, время от времени она о нем спрашивает. И ни разу не получает полного ответа. Я просто не могу позволить ей узнать, каков из себя оказался ее папаша. Она же после такого на других мальчиков и не посмотрит! А Трой, черт его дери, несмотря на редеющие волосы с проседью, поведением своим недалеко ушел от подростков.
Но моя Клара, моя милая Клара, ребенок мой золотой. Я безумно люблю ее. Я даю ей все, возможно, отчасти назло ему. Мы с ней делаем зарядку по утрам, аккуратно заполняем диет-план, подсчитывая калории, чтобы тело оставалось таким же подтянутым, как и ум. Мы с доченькой вместе.
Когда она становится чуть старше, я разрешаю ей заночевать у подружки. Тут-то и раздается телефонный звонок. Трой.
— Валери.
— Не звони мне больше.
— Вал, я хочу повидать свою дочь.
— Трой, тебе бы стоило подумать об этом до того, как ты связался с этой своей бегемотихой.
— Ша, ша, ша, оставь Хизер в покое.
— Да пошел ты.
— Ты не сможешь удержать ее вдали от меня. Я приеду, когда она захочет.
— Да пошел ты, Трой. Ты не заслуживаешь такой дочери. Не звони больше.
— Проклятье, Вал, я просто хочу повидать свою...
Я в ярости швыряю телефонную трубку. Пластик жалобно хрустит и раскалывается на мелкие кусочки. Вместе с настенным зеркалом. Отлично, просто блеск. Будь он проклят. Достал.
Поднимаюсь, собираясь прибраться, и тут слышу слабый писк. Развовачиваюсь — Клара, моя Клара, мое нежное невинное дитя… с параллельной трубкой у уха. Глаза в слезах. У меня горло сжимается, я пытаюсь что-то объяснить — а она разворачивается, роняет телефон и выбегает вон, хлопнув входной дверью.
Как будто забыла, сколько я сделала для нее...
Следующие месяцы она почти не разговаривает со мной. Больше она не приходит на утреннюю разминку, отдаляется, уходит в себя. Сменила гардероб на нечто мешковато-бесформенное, спит допоздна и возвращается чуть ли не за полночь.
Что-то надо делать, что-то менять. И вот наконец выпускной, Клара достаточно взрослая, чтобы поступить в колледж, а я готова предоставить ей любые перемены. Новое окружение, почему бы и нет. Так что она отбывает, оставив меня в опустевшем гнезде.
Это немного помогает: Клара оттаяла, но видимся мы теперь еще реже.
Колледж изменяет ее. К моему вящему неудовольствию: похоже, Трой ее все-таки нашел. Или, возможно, она сама сделала шаг ему навстречу. Невооруженным взглядом видно. Растет как на дрожжах — в объеме, разумеется. Когда-то прекрасное, резко очерченное личико моей девочки обзаводится пухлыми, аки у херувимчика, щеками и вторым подбородком. Снова носит прежние модно-обтягивающие одежки — что было бы прекрасно, вот только за полгода ее формы настолько выросли, что застежки на блузках едва сдерживают напор плоти, а живот то и дело выглядывает из-под подола. А порой она демонстративно расстегивает верхние пуговицы, чтобы в вырезе декольте всему свету был виден кружевной лифчик и вываливающееся из него содержимое. Как она втискивается в обрезанные джинсы, вообще не понимаю, живот просто переливается через пояс складкой сала, а пополневшие бедра распирают штанины так, что швы трещат.
С каждой неделей Клара все меньше напоминает мою идеальную доченьку, словно нарочно копируя эту жирную шлюху Хизер. На странице в Фейсбуке Клара то и дело выкладывает фотки на семейных трапезах, на ярмарках, в кино, в кафешках — и на многих, слишком многих фотках мелькают Хизер и Трой. А Клара явно поглощает калории целыми тоннами, просто чтобы быть вместе с ними. Назло мне. У меня голова кругом идет. Надо же что-то делать!
Что ж, приближается День Благодарения, и я приглашаю ее на каникулы. Клара приняла приглашение, хоть и не сразу. Приезжает накануне праздника — господи-боже-мой, как же ее расперло! Как будто мою доченьку накачивали жиром.
— Привет, мам.
— Привет… Клара.
Она переступает порог, я медленно закрываю за ней дверь. Обнимаю ее — господи, да я едва могу ее обхватить, и что еще хуже, везде этот проклятый жир!
— Ты растолстела.
— Ага, это я могу.
— Клара, серьезно, какого черта с тобой происходит?
— Мам, давай оставим эту тему, а? Правда, нам что, больше говорить не о чем?
— Но, родная моя...
— Господи, и зачем я только приезжала… — Разворачивается, собираясь уходить.
— Нет! Постой! — Она замирает. — Прости, ты права.
Более тем вечером я этот вопрос не поднимаю. Нам с ней и правда есть о чем поговорить, снова наладить отношения. Я посасываю аперитив, а она ест. Господи-боже-мой, лопает не останавливаясь! Очистит тарелку, и снова идет к холодильнику или буфету. Я прикусила язык, но мысленно и взглядом не могу не проклинать сложившееся положение. Клара, разумеется, это видит — и наверное, продолжает лопать просто мне назло. Наконец мы заканчиваем, она уходит спать, я прибираю все на столе и тоже отдаюсь Морфею.
Следующим утром звоню кухарке Эйше, чтобы та приготовила праздничный обед, а сама, все еще в халате, заглядываю в комнату к доченьке. Стучу — открыто. Комната пуста, никого! Обыскиваю дом — на кухне обнаруживается коробка из-под хлопьев и записка «Мам, буду позже, мне сперва кое-что надо сделать».
Ладно, жду. Жду. Еще жду. Злая, смущенная, расстроенная. Беспокоюсь. В пятом часу пищит телефон — сообщение «страница обновлена». С Фейсбука. Открываю, и разумеется, мне с экрана улыбаются уродские морды Троя и Хизер. Смеются надо мной, над моей разбитой жизнью. И Клара там же, ухмылка до ушей, запихивает в рот кусок пирога. Подписано: «Благодарение, занавес — и спасибо Хизер: обожралась по самое не могу». Клара сползает на спинку кресла, блузка трещит под напором живота, свободная рука чуть повыше пупка — наслаждается грехом чревоугодия.
Ладно. Она хочет День Благодарения — я ей все это сделаю. Мать я или не мать? Быстро отзваниваюсь кухарке.
Клара появляется где-то через час, по всему дому разносится аромат праздничного стола. Она, кажется, удивилась и заинтересованно ведет носом. Потом входит — вперевалку, живот вперед, неуверенный вид.
— Прости, мам, я слишком задержалась.
— Все в порядке, — отвечаю я, вдыхая эти проклятые запахи, — ты дома, а больше мне ничего и не нужно. — Похлопываю по соседнему креслу. Она медленно движется ко мне, пытаясь скрыть «почти-беременную» походку, и послушно опускается куда велено.
— Я решила, что кое-что нам стоит поменять. Знаю, последнее время я тебя шпыняла за вес и прочее. Прости — и раз так, хочу показать, что время от времени я и сама не против как следует покушать.
— О!.. Отлично, — говорит она, несколько настороженная.
А я нагружаю полную тарелку жирного и калорийного, залила половником подливки и ставлю перед ней. Ее глаза кричат «да! чревоугодие продолжается!»; желудок урчит «может, хватит пока?» — и все-таки Клара берется за вилку и принимается есть. Медленно и неуверенно, но потом, распробовав кулинарные шедевры Эйши, все быстрее и активнее. Очищает тарелку, вежливо икает, выдает «спасибо». Только собирается встать, а я уже быстро подвигаю ей вторую порцию.
— Клара, ты почти ничего не кушаешь! Весь день где-то бродила, наверняка ведь проголодалась!..
Она смотрит на еду, потом на меня.
— Э… ну да.
Снова берет вилку и принимается за дело. Неспешно, покорно, она запихивает в себя картофельное пюре с жирной подливкой, зеленые бобы в сметанном соусе, отменное сочное жаркое. Медленно, постанывая от усилий — но продолжает есть.
На сей раз парадом командую я. Как только она справляется со второй тарелкой, я подсовываю третью. Вижу, как в ее глазах плещется паника, как тяжелеет от усталости ее челюсть. Клара послушно поглощает все выставленное, отодвигаясь все дальше от стола, живот раздуваеся, дыхание короткое и учащенное, через силу — еще бы, столько слопать! Каким-то чудом, однако, ей удаеться осилить и третью тарелку.
Она почти лежит в кресле, подбородок на груди, второй подбородок виден с любого ракурса. Вокруг рта кайма из масла и подливки, на блузке пятно картошки. Живот холмом вздымается вверх, блузка трещит, пуговицы удерживаются на месте только потому, что пришиты чем-то эластичным, вроде резинок. Щеки все еще набиты последними кусками, она медленно пережевывает, то и дело прерываясь на стон и короткое «ик».
— Хорошо, что я так хорошо знаю свою доченьку.
Она боится взглянуть на меня.
— Я попросила Эйшу сделать хороший десерт.
Это ее проняло, глаза круглые, как в ее любимых японских мультиках.
— Ой, мам, я просто не могу...
— Чушь. Ты же всегда любила пироги, а Эйша невкусных не печет. — Ага, вспомни собственную страничку на Фейсбуке. — Так что я велела сделать разных.
Да, сегодня я сама не своя. Торжественно выношу из кухни большой поднос с тремя пирогами. Все разные, разрезанные на аккуратные ломтики, но калорийные примерно одинаково. Предала собственные принципы, убедив себя, что все это — для блага моей любимой доченьки. Что если я ее сегодня нафарширую как ту индейку, она наконец увидит, увидит и поймет, до чего себя уже довела и что ее ждет в будущем, ведь она, черт подери, не Хизер, она умная, вся в меня! Так что я намерена сегодня закормить ее до отключки. Сама виновата, Клара это непременно почувствует, а уж играть теми, кто чувствует свою вину, мне не привыкать.
Неуверенно тянется к тарелке. Отвожу ее руку в сторону.
— Ну зачем тебе тарелка?
И передаю весь поднос.
— Ып, — выдыхает она, вынужденная поставить тяжелые пироги на переполненный живот. Берет ломтик, закрывает глаза, открывает рот, откусывает. Еще раз, и еще, а потом следующий ломтик… и так весь пирог, тыква и взбитые сливки добавляются следующим слоем вокруг губ.
— О боже, — выдыхает она.
Нетерпеливо ерзаю. Клара тянется за следующим пирогом, откусывает чуточку… нет, это не дело. Отодвигаю ее руку и запихиваю ломоть пирога ей в рот целиком.
— Мммфф! — протестующе мычит она, пытается прожевать побыстрее, иначе не вдохнуть, а я быстро повторяю операцию со следующим ломтем. Клара обеими руками обхватывает разбухший живот, словно чувствуя, что с каждым куском он раздувается все больше и больше. А я беспощадна.
Десять минут, и поднос пустой, а моя милая доченька покорно слизывает остатки черничной начинки последнего пирога. Заканчивает, роняет поднос на пол, обе руки обессиленно падают на подлокотники. Медленно дожевывает, зеленая от пережора. Сглатывает — и даже резинки, удерживающие пуговицы блузки, не выдерживают и лопаются, а живот бледной полусферой выплескивается в прореху. Ладони ее медленно касаются разбухшего пуза, размазывая чернично-яблочные пятна по коже.
— О господи, — стонет она.
Вот и оно.
— Мамочка, дорогая, небом клянусь...
Момент истины.
— Если меня так и дальше...
Давай-давай.
— … будут кормить...
Да?
— Скорее бы рождество!
Твою ж мать...