Доброе слово
Доброе слово
(A Simple Kind of Kindness)
Я люблю свою супругу, и это взаимно. Она просто великолепна. Черные волосы до плеч, пышные округлые груди и сплошные изгибы в остальных местах. Милое пузико. Пухлое лицо всегда светится улыбкой.
В подарок на десятую годовщину нашей свадьбы я организовал билеты на трехнедельный круиз. Салли всегда приветлива, но кто же знал, как буквально одно ее доброе слово изменит нам весь этот круиз...
В первый вечер на борту мы сидели в ресторанчике и ужинали (Салли любит покушать и прекрасно знает, что я предпочитаю женщин «с формами»; и она именно такая — перед отъездом в ней было около 88 кило при росте в 155). Салли уже одолела почти половину нежной свиной вырезки и восхищалась каждым кусочком. По доброте душевной она решила немедленно выразить шеф-повару свое искреннее восхищение его кулинарным талантом. Я заметил, что повара, вероятно, очень заняты, но супруга настаивала на своем. Она прошла в дальний конец зала, отыскала дверь на кухню и вошла.
Через несколько минут она вернулась, красная от смущения.
— Что случилось? — спросил я.
— Ну, я его нашла.
— И?
— Пожилой итальянец, очень милый. Он сказал, что никто никогда не говорил ему таких добрых слов, и был очень польщен. Еще он сказал, что сразу заметил, как я люблю хорошую кухню, и шлепнул меня по животу, — понятно, почему она так покраснела… — Еще он ущипнул меня за щеку и пообещал, что будет заботиться обо мне до конца круиза… не знаю, о чем это он.
— Подумать только, одно доброе слово...
Салли снова с аппетитом набросилась за вырезку. Мы болтали и улыбались, было легко и приятно. Словно наступил наш второй медовый месяц. Покинув твердую землю, мы как-то вдруг сразу стали счастливее.
Вскоре она, подцепив вилкой последний ломтик жареной картошки, отправила его в рот. Тарелка опустела.
— А все этот соленый морской ветер! Аппетит разыгрался.
Я глазам своим не верил, сами знаете, что такое «круизные порции». Но она таки съела все без остатка!
— Ладно, сдаюсь, — улыбнулась Салли, — я объелась. Но не доесть такую вкуснятину я просто не могла… В общем, твоя милая женушка через три недели тут явно поправится, кормежка великолепная!
Она откинулась на спинку стула и тихо заурчала, отчего меня охватило возбуждение.
И тут стол окружила компания официантов с блюдами, накрытыми стальными крышками.
— Подарок от шеф-повара, — поклонился первый и грациозно снял крышку, из-под которой повалил пар.
— Но… — начала Салли и осеклась.
То же самое повторил второй. И третий. И четвертый.
Перед Салли оказалась внушительная порция супа из крабов, макароны «альфредо» с креветками, пирог с непонятной начинкой и неизвестное итальянское блюдо из колбасок, макарон, перца, сыра и соуса...
Из-за спин официантов вынырнул рослый упитанный мужчина, похожий на итальянца. Очевидно, сам шеф-повар. Он возник за спиной у Салли, радушнейшим образом поздоровался со мной и поздравил со столь прекрасной супругой. Шеф-повар повязал Салли на шею огромную салфетку, попросил ее «мангиа» и сел рядом с нами. Салли была совершенно ошарашена, я тоже.
— Это для вас! Вы такая хорошая со мной! Хорошая девочка. Вам нравится моя еда? Я присмотрю, у вас всегда будет много… Никто раньше никогда меня так не благодарил!
И начал пересказывать свою биографию. Завязалась светская беседа. Салли, столкнувшаяся с неожиданной горой снеди, склевала кусочек-другой.
— Что такое? Вам… не нравится? Я… прошу прощения!
— Нет-нет! Очень вкусно! Просто...
— О, все хорошо. Я понимаю, я слишком навязчиво, слишком быстро… Все в порядке, это я неправ...
Салли взмолилась о прощении и, вооружившись вилкой и ложкой, перешла в наступление. Повар продолжал болтать, смотрел, как она ест, подбадривал, а время от времени спрашивал ее мнение. Незаметно опустив руку под стол, Салли расстегнула брюки… и продолжила. Сперва исчез суп. Потом пирог. За ним оба блюда из макарон. О да, стоило посмотреть, как она ест. Я сидел совершенно ошарашенный, и только стол скрывал мою яростную эрекцию. Набив рот, Салли улыбалась повару и слушала очередной комментарий, а потом поворачивалась к еде и недоверчиво качала головой. Кусочек за кусочком отправлялся к ней в рот.
Потом повар поблагодарил и ушел. Салли совсем запыхалась. Она икнула, потом еще и еще. Пораженная собственным достижением, моя жена улыбнулась и попросила помочь ей встать. Так я и сделал, а потом осторожно проводил ее в каюту. Мы вполголоса обсуждали происшедшее. Живот Салли выглядывал из-под блузки, брюки оставались расстегнутыми. Я попробовал было помочь ей застегнуть их, но она сказала:
— Ай… оставь… (ик)… не выйдет… слишком… (ик) объелась… надо лечь… (ик)...
Добравшись до каюты, она плюхнулась на спину, прерывисто дыша. Брюки сползли до колен, туго набитый раздутый живот вздымался над ними. Осторожно придерживая его пухлыми ладонями с обоих боков, Салли то и дело икала:
— Уффф… (ик) Гос-с-споди… (ик)… никогда… в жизни… столько… не ела… (ик)… Но было забавно.
И она рассмеялась.
Я помогал ей, поглаживая живот.
Потом, позднее, мы занимались любовью, осторожно и нежно. Я как будто качался на перекачанном пляжном мяче. Но обоим нам очень понравилось — к обычному удовольствию добавилась тонкая приправа греха излишества.
На следующее утро нас разбудил стук в дверь. «Обслуживание в номерах», доставили поднос, на котором была написанная от руки записка «Для Беллины», а еще там был омлет из трех яиц, сладкие блинчики, бельгийские вафли, бекон, сосиски, горячие оладьи...
К моему удивлению, Салли заявила, что проголодалась, и вгрызлась в доставленную снедь. Я тоже приложился, но она уничтожила большую часть, лицо излучало энергию и удовольствие. На сей раз Салли была лишь в ночнушке и ничто не препятствовало росту округлого толстого живота. Я наблюдал за ней с радостным восхищением, а она все ела и ела, сидя на краю кровати, болтая в воздухе пухлыми ножками, не доставая до пола сантиметров на десять, и запихивала в рот кусок за куском.
Вгрызаясь в очередной ломоть дыни, она взглянула на меня и усмехнулась, игнорируя текущий с подбородка сок.
— Я тут ем как свинья, да?
— Тебе идет… Развлекайся, кушай. Ты же растущая девочка, тебе нужны витамины!
Потом она лежала на кровати, постанывая от удовольствия, и снова держала свой переполненный живот. На подносе остались пустые тарелки, на ночнушке — пятна сиропа. Наелась до отказа, сообщила женушка, больше не лезет.
Впрочем, в течение дня я подмечал, как она перекусывает там и сям, тайком перехватывая пирожок, вафлю или плюшку, и с виноватым видом просит:
— Уберите подальше от меня этот поднос, ПОЖАЛУЙСТА, или я лопну. Я не могу остановиться! Я ну СОВЕРШЕННО ОБЪЕЛАСЬ. О боже. Ммммм....
И снова доходило до икания.
Вот так вот и протекали круизные дни. Нам все это чертовски нравилось. Салли с дикой страстью продолжала уничтожать снедь, становясь все толще и толще, и любовью мы занимались все чаще и чаще. К полудню она лежала у бассейна в слишком тесном купальнике, поедая мороженое или иную греховную сласть. Обед размерами почти сравнялся с ужином. И она все толстела и толстела. Мы занимались любовью в кровати, в душе, в ванне. А Салли словно не могла насытиться. Каждое утро она лежала, икала, стонала и переваривала завтрак. Потом — перекус у бассейна. Потом истекающий калориями обед. Ее распирало, кажется, с каждым часом. Шеф-повар ежедневно навещал нас, убеждался, что нам тут по-прежнему нравится, и особо уделял внимание «любимой маленькой гостье», которую никто уже не мог бы назвать маленькой! Ну а ужин — вообще особый разговор...
Салли стала экспертом по десертам. Она перепробовала абсолютно все, что содержало хоть толику сладости, калорий и искушения. И была на седьмом небе от счастья. Как и я, благодаря ее непрестанно растущему телу.
Ужин превратился в нечто вроде греховного состязания в обжорстве: мясо, вермишель, хлеб, морепродукты, супы… нежные деликатесы один за другим находили приют в чреве моей женушки. Окруженная тарелками, переполненными разнообразной и весьма калорийной снедью, она походила на ребенка в магазине с игрушками, и медленно росла, раздавалась, полнела, округлялась, раздувалась...
Прибавка в весе была налицо. Груди раздались на размер, если не на два, икры и ляжки стали более пухлыми и обширными, а площадь нежных ягодиц уже перекрывала сидения в ресторане… Но главной и первоочередной частью было, безусловно, чрево — оно раздулось неимоверно, выпирая из-под любых блузок и футболок, все округляясь и округляясь, больше, чем на последних месяцах беременности, и каждый съеденный кусок лишь добавлял к обхвату еще толику. Весь день Салли «расслаблялась», и тысячам потребляемых калорий просто некуда больше было деваться. Брюки с молниями и пуговицами получили отставку, лишь две-три пары штанов спортивного типа пока еще держались, и то на честном слове. Иногда она разговаривала с собственным животом, и я не мог не сдержать усмешки:
— Ну как, у тебя там еще осталось место? Потому как я еще не закончила?
— Давай, пузик, расти большой!
А иногда между трапезами она, держа его обеими руками, обращалась уже ко мне:
— Пузик голодный! Покорми его, ему хочется еще!
Кто я такой, чтобы отказывать собственной жене?
А потом появлялся шеф-повар и говорил что-то вроде:
— Такая хорошая и большая! Девочка моя, погодите до ужина, я все для вас сделаю! Такая красивая! Такая голодная! Вам повезло, сударь! Ах, какой чудесный большой животик! Сегодня мы будем кушать отличный творожный пирог!
Лучшие дни в нашей жизни.
Как-то вечером Салли взглянула мне в глаза и спросила:
— Я теперь такая БОЛЬШАЯ — не слишком большая? Я не слишком толстая для тебя? Только скажи правду!
— Ты чудесная, великолепная, и я тебя люблю. И это истинная правда.
Она улыбнулась и обняла меня, я погрузился в ее плоть. Живот в два обхвата. Такая круглая. Такая большая и толстая. И я на седьмом небе...