Десерт

Десерт
(Nachtisch)

— Ммммффф… — простонала Тинка, когда я впихнул кусок торта в ее широко открытый рот. Вообще-то по паспорту она Катарина, но зовут ее все просто «Тинка». Откусив солидный кусок, она прожевала его и проглотила.
Разбухшая тушка ее активно сражалась, переваривая плотный ужин. Мы только что поели, и Тинка, как всегда, налопалась по самое не могу, но сейчас пришел черед десерта. Мы оба были активно за то, чтобы она кушала как можно больше, и моей обязанностью было за этим следить. Так что очи Тинки радостно вспыхнули, когда я поставил на стол творожный торт со сливками, заблаговременно порезанный на шестнадцать частей.
В рот ее отправился еще один кусок торта. Проглотив, Тинка почувствовала, как ее желудок растягивается еще чуть-чуть. Вероятно, переполненный желудок успел переправить толику уже переваренной пищи в дальнейший путь по пищеварительной системе. Она ощущала, как тесные трусики еще сильнее врезаются в ее мягкие жиры. За последнее время она изрядно поправилась, одежда буквально трещала на ней, а штаны и блузку перед едой вообще лучше было снять или хотя бы расстегнуть, иначе очень уж некомфортно и вообще мешает отвести душу. Так что сейчас она сидела в одном белье, пока я кормил ее тортиком, способствуя тем самым дальнейшему увеличению в обхвате. Четыре пары штанов треснули прямо на ней, и даже любимые рейтузы лопнули бы прямо по шву, если бы она сейчас была в них и попробовала встать. Однако Тинка была свято убеждена, что она тут ни при чем, а всему виной я! Это ведь я скармливаю ей все больше и больше вкусняшек, это из-за меня она толстеет прямо на глазах, а она просто сидит и открывает рот.
Правду сказать, за последние недели она ела практически безостановочно, неустанно заполняя желудок роскошными сытными трапезами (минимум четыре в день) и килограммами разнообразных вкусностей в промежутках. И ей настолько нравилось это ощущение — все больше, и больше, и больше, жуй и глотай, уплетай за обе щеки и продолжай, в ступоре от сытости, вся божественно круглая, — и с моей активной поддержкой Тинка, даже объевшись, могла продолжать набивать живот. Она не могла и не хотела останавливаться, желая есть и объедаться сверх всякой меры. В конце концов, разве ее вина, что даже в таком состоянии нутро требует еще и еще?
Я легонько похлопал ее по обширному животу.
— Кажется, кто-то у нас не следит за весом.
Тинка покраснела, тяжелая и теплая.
— Нет, серьезно, посмотри, какая ты стала толстая и жирная, — я демонстративно погрузил свободную руку в складки сала чуть пониже ее вздувшегося желудка. — С таким неудержимым аппетитом и беспредельным обжорством ты всегда голодная, — поднес к ее губам кусок торта, — давай, съешь еще кусок, ты же толстая, ненасытная, ты конечно же хочешь еще торта, разве такими маленькими кусочками можно заполнить твое такое большое пузо?
Тинка открыла рот, чтобы ответить, но вместо вырвавшихся наружу слов внутрь тут же ворвался еще кусок торта. Она проглотила его и почувствовала, как ее раздувающийся живот стал еще больше. Нет, она чувствовала, как он становится еще толще. Ей нравилось ощущать, что она с каждым днем становится все толще и толще. Невероятное количество поглощаемых в последние дни и недели калорий очень даже ощутимо откладывалось на ее тушке. Все новые слои сала появлялись на бюсте, на животе, ее распирало вширь. Тинка поерзала на сидении, и на сей раз затрещали, кажется, уже и ее трусики, не в силах сдержать напор разбухших бедер. Она охнула, чувствуя, как слишком тесное белье впивается в нежные складки сала. Ощупала, где сидит, и над резинкой трусиков свободно нашарила полную горсть сала с правой ягодицы. О да, она действительно разжирела!
— Что, моя раскормленная толстушка, трусики стали тесны? — пошутил я, запуская пальцы под слишком тугую резинку трусиков. — Может, помочь тебе и снять их вообще?
Тинка, согласно кивнув, продолжила пережевывать торт. Попыталась привстать, чтобы я стащил трусики с ее филейной части. Без толку: белье столь глубоко утонуло в мягком сале, что даже не пошевелилось, когда я потянул. А ведь куплены всего две недели назад!
— Ого, сколько жира! Никакой эластик так растягиваться не может, вот поэтому ты снова их переросла. — Примерившись, взялся обеими руками за тугую резинку трусиков и рванул. Резинка лопнула, за ней по шву треснули и сами трусики, которые я после этого и стянул аки тряпочку.
Тинка ойкнула и тут же получила в открывшийся рот очередной кусок торта. Роскошно сладкий, роскошно влажный, он так и таял во рту — даже жевать не нужно, бери да глотай. Пухлые щеки вздулись. Губы перемазаны сливками. Крошки то и дело падали ей на грудь, но я неустанно подбирал их и отправлял обратно Тинке в рот. Сама не заметив, она оприходовала этот кусок торта — а осознав это, сделала круглые глаза: целый ломоть за один «глоток» ей как-то раньше слопать не удавалось.
— О, кажется, моя обжора еще не наелась? — погладил я ее вздувшийся живот. — Не переживай, тортика тут еще достаточно. — И потянулся за следующим ломтем.
Тинка, застонав, откинулась назад, придерживая переполненный живот обеими руками. Вся разбухшая, расплывшаяся, она колыхалась от малейшего движения, и ее от этого дико перло в обоих смыслах. Уже ради этого — стоит так объедаться, думала она. Большая часть лишних килограммов откладывалась у нее в районе живота и грудей, но и бедрам перепадало достаточно, чтобы они теперь активно терлись друг о дружку при ходьбе.
Я продолжал кормить ее, ласково оглаживая верхнюю часть активно трудящегося живота.
— Кушай, толстушечка моя, кушай, мы же не можем допустить, чтобы ты голодала, таким толстушкам, как ты, полагается все время что-то жевать, не так ли?
Под тугой тканью лифчика соски ее набухли и затвердели. Лифчик также стал слишком тесен и глубоко врезался в мягкую плоть Тинки подмышками. Потянувшись, я нашарил на ее мясистой спине застежки лифчика и одним профессиональным движением расстегнул оный. Сочные груди беспромедлительно воспользовались новообретенной свободой и лениво опустились на подушку пуза. Тинка сновь застонала, ощутив, что ей стало еще труднее дышать от навалившейся тяжести, но продолжала глотать тортик. Я высвободил чашки бюстгальтера, стиснутые между могучими сичьками и складкой сала, а Тинка подняла руки, чтобы я смог стащить с нее лифчик окончательно. Между ног у нее уже стало влажно и горячо.
Она принялась за следующий ломоть торта, а я — за нижнюю часть ее мягкого-мягкого живота, сперва мягкими и легкими касаниями, затем более целеустремленно. Дыхание Тинки участилось, а я опустился ниже и занялся нежными жирами на внутренней части бедер. Ощущая, как ей стало еще жарче, Тинка заерзала, словно на сковородке, и проглотила ломоть торта целиком, раздвинув ноги еще шире, а я соответственно ласкал мягкое сало, поднимаясь от коленок выше, и вот, когда пальцы мои коснулись начала ее чцвствительной расщелины, она вздрогнула, отчего все ее телеса бешенно заколыхались.
Лицо Тиеки приобрело помидорный оттенок, на лбу выступила испарина, она полулежала, жироко раздвинув ноги, чтобы дать место пузу и облегчить дыхание. Я наклонился над ее вздувшимся пузом, запустив одну руку промеж ее ног, а второй рукой поднес ко рту очередной кусочек торта и шепнул на ухо:
— Тинка, ты плохая девочка, ты столько сегодня сожрала, хотя и без того толстая. Но ты такая ненасытная, и от всей этой еды разжиреешь еще больше...
Я мазнул кремом по раскрытым губам Тинки, а она ногами стиснула мою ладонь, давая понять: пора мне войти внутрь хотя бы пальцами. Тепло, мокро, Тинка удовлетворенно выдохнула, раздвинула ноги снова и проглотила кусок торта.
— Да, — выдохнула она, — прошу, помоги мне стать еще толще, еще жирнее, корми меня, еще, еще, ты это так великолепно делаешь… — проглотила остаток и открыла рот, требуя добавки.
Нависая над нею, я одной рукой скармливал ей торт, а второй ласкал промеж ног, Тинка, содрогаясь всем телом, заглатывала торт практически не жуя, а я продолжал подсовывать ей добавку и шептал:
— Ты же лопала весь день напролет, почти без перерыва, даже тебе давно пора бы наесться… — Внутрь вошли большой, указательный и средний пальцы, и Тинка застонала:
— Ох, как же хорошо… Да, я наелась, я объелась — и хочу еще! Хоть бы я и лопнула, корми дальше!
— Знаешь, еще кусочек — и ты ведь и правда можешь лопнуть… — заметил я и пихнул ей в рот последний ломоть торта.
И все ее тело содрогнулось и заколыхалось, я чувствовал, как она дошла до вершины, а меж пальцев моих заструились соки ее вожделения...