День сурка

 День сурка

(Groundhog Day)

1

На часах высветилось 7:00.

Рене перекатилась на бок, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца. При этом дешевое гостиничное одеяло сползло, открыв ее тело зимнему сквозняку и напрочь прогоняя всякую надежду вернуться в страну сновидений.

За стеной бубнили голоса. В соседней комнате кто-то врубил радио, вынужденно насилуя ее слух никому нафиг не нужной дребеденью. Пытаясь игнорировать всю эту чушь, Рене поднялась, но все же уловила слова «рекордные снегопады», «опасные погодные условия» и «перекрыто транспортное сообщение».

— Все настолько хреново, да? — вопросила она Гомеостатическое Мироздание, тряхнув каштановыми кудряшками. Спрыгнула со скрипнувшей кровати, подошла к окну. — Снег шел и вчера, когда я сюда добралась, но вроде ничего такого не было.

— Похоже, все мы здесь застряли, — отозвался радиоведущий, а может, гость в студии.

У окна было еще холоднее — сквозняком тянуло из щели в раме, — и Рене накинула на плечи одеяло. Стройная спортивная фигурка девушки утонула в одеяле; прижимая его одной рукой к плоскому животу, второй рукой Рене отодвинула штору.

За окном обнаружилось торговое сердце затерянного в горах городишки — горсточка лавок и магазинчиков, выходящие на живописную, как с открытки, площадь. Одна улица вела вниз по склону, к шоссе, вторая зигзагом уходила вверх, к общежитию местного колледжа свободных искусств.

Рене нахмурилась. Повсюду лежал снег, дороги и правда скрылись в белизне, но ничего столь катастрофического, как кричали по радио. Аборигены уже успели прокопать тропинки там и сям, и вообще на вид все выглядело как самое обычное утро.

В переулке упитанная женщина выгуливала свою собаку; пока Рене наблюдала за ними, собака что-то заметила и закрутилась вокруг хозяйки, запутав ее ноги поводком. Чуть дальше по улице дети усердно трудились над снежным шаром, который должен был стать головой снеговика. Перед одним из магазинчиков столкнулись два покупателя, рассыпав приобретенное, и торопились поднять покупки.

— Такая пастораль, аж противно, — проворчала Рене, отворачиваясь от окна.

Приняв душ, она мысленно приготовилась к еще одному долгому дню за баранкой, надев теплые брюки и вязаный свитер. Брюки, одолженные у сестры-домохозяйки, были ей на пару размеров велики, но просторное платье-свитер благополучно скрывало этот факт, поскольку свисало плотным балахоном аж до середины бедер, полностью скрывая стройную фигурку хозяйки. Аккуратно сложив оставшиеся пожитки в чемодан, Рене взяла пальто и перчатки и направилась в вестибюль.

За стойкой скучал аккуратный молодой человек, куда более приятный для ее взгляда, нежели та старуха, у которой она регистрировалась прошлым вечером. Он встретил Рене улыбкой, которая растаяла, когда она сообщила, что выписывается.

— Вам, пожалуй, стоило бы обождать, — проговорил он.

— Это с какой радости? — возмутилась Рене. — Мне нужно в дорогу, и поскорее: завтра я должна быть на конференции.

— В том-то и дело. Дороги перекрыты… шоссе завалено аж до Эри. Полиция разворачивает все машины, по радио передали предупреждение — оставайтесь дома.

— Вы шутите, — она покосилась на окно, — отсюда все выглядит совсем не так плохо.

Он почесал в затылке.

— Ну да, нам в городе повезло. Мы на тыльной стороне гор, и ветра с озера до нас практически не доходят. Но уж поверьте тому, кто живет тут всю жизнь: миля по шоссе в любую сторону, и вас накроет метель, там сугробы выше пояса. На плато так бывает.

Рене воздела очи к потолку.

— То есть я тут застряла.

— В общем да, пока не распогодится. Надеются, что за сутки все наладится.

— Гадство, — выдохнула она и потянулась за телефоном. — Что ж, придется сообщить боссу...

Клерк сглотнул.

— А еще бураном сорвало сотовый ретранслятор.

Лицо Рене выразительно побледнело и она с раскрытым ртом уставилась на свой мобильник, внезапно ставший бесполезным куском пластика. Она оказалась на диком Аллеганском плато, в сотнях миль от цивилизации.

— Проводная связь функционирует, можете попробовать дозвониться...

— Нет смысла, — вздохнула она. — Так или иначе, я явно застряла здесь.

— И если вам придется провести здесь еще одну ночь, я попрошу, чтобы шеф сделал вам скидку, ведь для вас это форс-мажор.

Рене фыркнула.

— Что ж, а мне нужно пока придумать, чем бы занять весь день. У вас тут вообще есть что-нибудь приличное?

— Ну… — он на миг задумался. — Здесь у нас подают неплохие завтраки в континентальном стиле, а чуть дальше по улице приличная кафешка, если хотите более широкий выбор блюд. Прямо напротив — лучшие бургеры во всем округе, уже три года подряд выигрывают конкурс… чуть подальше — итальянский ресторанчик, там по выходным всегда собирается народ… и сегодня пятница, так что в пабе на углу сегодня вечером большие скидки на выпивку и закуску, а еще они транслируют национальный чемпионат.

Рене кивнула.

— А если я не настроена жрать весь день напролет?

Он покраснел.

— А. Да, конечно. Ну… сегодня вечером на площади начинается зимний фестиваль… а еще, кажется, в колледже проходит художественная выставка. Это вон туда, — указал он, — вверх по склону, всего десять-пятнадцать минут пешком.

Она глубоко вздохнула.

— Насыщенная у вас тут жизнь. Что ж, это всего лишь на день.

— Именно. Подумайте о другом: многие у нас иной жизни никогда и не знали.

Затащив вещи обратно в номер, Рене спустилась позавтракать. Она не торопилась и съела несколько больше обычного, полагая, что потерянный в ожидании день — в некотором роде отпуск. Так что вместо обычного сока с мюсли завтрак у Рене сегодня состоял из кофе, блинчиков, колбасок и небольшой сдобной булочки. Пожалуй, сообразила она, в пересчете на калории это даже больше, чем весь ее вчерашний рацион.

Желудок жаловался, растянутый непривычным количеством пищи. Заткнув голос своей Темной Стороны, предлагающий скушать еще что-нибудь, Рене выбралась из гостиничного ресторанчика и отправилась на разведку.

Шаг наружу из гостиницы оказался шагом в Белое Безмолвие. Хлопья снега щедро сыпались на городок, заглушая звуки и скрывая все, что располагалось за городской чертой. Оказалось, однако, теплее, чем боялась Рене: пальто следовало держать застегнутым, но мороз вовсе не угрожал превратить неосторожного пешехода в ледяную статую.

Заглядевшись на снегопад, Рене чуть не сшибла с ног сутулого старика. Она зашипела на него, мол, суются тут под ноги всякие; он смущенно отпрянул и виновато развел руками.

— Вежливость — наше все, — хрустнула пальцами и двинулась дальше.

Лишь половина магазинчиков на площади была открыта. Утро давным-давно наступило, но многие хозяева явно застряли где-то в дороге. Взгляд шляющейся без дела Рене остановился на двери одежной лавки.

За прилавком стояла молодая женщина с редкостно пурпурного цвета асимметричной прической, обрамлявшей лицо в художественном беспорядке, и редкостно пышным бюстом, выпирающим из обширного декольте.

— Привет, — прожурчала она, отбрасывая прикрывшую глаз челку. — Ищешь что-то конкретное?

Рене, рассматривая ассортимент лавки, отозвалась:

— Да нет. Я застряла в городе на сутки и решила посмотреть, что у вас тут вообще есть.

— Это, сестренка, тебе не повезло, — фыркнула та. — Здесь одно из самых унылых мест в регионе. Сама хочу навсегда слинять отсюда, а до выпуска еще четыре месяца… и каждый день кажется вечностью.

— Учишься в здешнем колледже? — поинтересовалась Рене, лениво шурша платьями на вешалке.

— Ага. Сплошная нудота. Заведение небольшое, студенты в основном местные, так что на выходные все просто разъезжаются по домам. Если сегодня прогуляетесь туда, сами увидите — там почти никого нет… остались только те, кто тоже застрял в городе.

— Ну, вы хотя бы можете развлекаться на вечеринках.

— Пф. Если бы. Каждый на своей волне и никто не хочет выбираться из своего закутка, это-де некомфортно. Несколько раз пытались что-то организовать «для всех желающих» на выходные, итог — несколько часов сомнений и споров, переходящих в перебранку. В общем, без толку это все… — Она вновь тряхнула головой, откидывая челку в сторону. — Что, нравится?

Рене прижала к груди зеленое платье, поморщилась.

— Мне нравится цвет, он необычный. А нету размера поменьше?

— Здесь как раз висят самые маленькие. — Девушка кивнула в сторону вывески. — Вообще-то у нас магазин «Большие размеры».

— Ой. Я и не заметила.

Продавщица подмигнула.

— Угу. Прости, что раньше не сказала… но просто очень уж скучно тут одной. Я правда не хотела тратить твое время зря.

Рене пожала плечами.

— Сегодня мне только и остается, что тратить время зря.

Девушка наклонилась над прилавком, отчего ее бюст чуть не вывалился из декольте полностью, и выхватила у Рене зеленое платье.

— Вот что я тебе скажу: наплыва покупателей сегодня уж точно не ожидается, так что я могу попробовать прикинуть палец к носу, может быть, получится переделать платье на тощую персону вроде тебя… — Взглядом смерила ее. — Приходи завтра утром, примеришь.

— Даже так? Ну, наверное, если тебе настолько… нечем заняться.

— Ну а почему нет? Не обещаю, что сумею ушить его настолько… в тебе живого веса-то сколько, шестьдесят кило хоть есть?

— Пятьдесят семь, — улыбнулась Рене.

— Ну, в общем, ничего обещать не буду, но попробую. Да, кстати, раз уж ты на весь день застряла в городе, может, вечером...

— Я поняла, завтра приду примерю, — сообщила Рене и направилась к двери. — До встречи.

Еще некоторое время она шаталась по центру города, заглядывая в те немногие магазинчики, что все же оказались открыты, и наблюдая, как народ устраивает сцену и аппаратуру под вечерний фестиваль. Закатив глаза при виде столь детского энтузиазма, Рене отправилась в кафешку пообедать. Меню ее не вдохновило от слова совсем — ничего диетического, — так что она оставила на столике несколько монет, расплатившись за чашку кофе, и поторопилась к двери, благо пухлая официантка с могучими бедрами не успела поинтересоваться, что же она будет заказывать. «Бургер-Бункер» также не предлагал посетителям здоровой пищи, но неожиданно голодную резь в желудке надо было заглушить, и Рене взяла эконом-меню. А затем, выдохнув, поторопилась вверх в сторону колледжа, надеясь таким образом растрясти обед — более сытный, нежели планировалось: практикант в «Бункере» напрочь забыл, что его попросили не класть в бургер соленых огурчиков, и когда Рене пожаловалась, в качестве извинения тут же соорудил ей большой бургер.

Переполненный желудок, однако, заставил ее присесть передохнуть на скамейку в парке. И когда она уже готова была двигаться дальше, рядом появился удивительно симпатичный мужчина в плотном спортивном костюме — явно в процессе регулярной полуденной пробежки, — который остановился поболтать с хорошенькой незнакомкой. Рене сделала все возможное, чтобы вежливо сказать «нет», но не могла не покоситься на эти роскошные длинные темные волосы.

— Главное в спорте — расписание, — говорил он. — Каждый день, снова и снова, невзирая ни на что.

Рене достала телефон. Связи по-прежнему не было.

— Так, это, — наконец спросил он, — какие у вас планы на ужин?

— Какие-то, — ответствовала она, встала и удалилась.

В колледже было тихо, как ее и предупреждали. Главный корпус, общежитие из блоков белого известняка, библиотека, крошечная парадная площадь — и лишь горсточка студентов, они с усталым видом перемещались между зданиями, подозрительно поглядывая на незваную гостью.

В вестибюле профсоюзного корпуса в уголке небольшая компашка резалась в карты — что-то вроде МтГ, — негромко переругиваясь. На лестнице чуть повыше громко переругивались две студентки в форменных футболках какого-то местного женского клуба-«сестринства»: одна пеняла другой, что та поставила в расписание клубную вечеринку на выходной, когда восемьдесят процентов студентов подались вон из общаги.

На эту парочку Рене сморщила нос: в былые времена она тоже состояла в «сестринстве», но к ним таких никогда не приняли бы. Нет, выглядели девицы вполне энергичными и достаточно блондинистыми, вот только были куда упитаннее, чем любая со-клубница Рене из универа. У той, что слева — тяжелые бедра и массивные окорока, уважающая себя барышня с такой фигурой ни за что не натянула бы облегающие рейтузы; у второй «сестры» — натуральное пивное брюхо, покруглее, чем черная омега на форменной футболке.

— Ладно, Тереза, хватит переливать из пустого в порожнее… — наконец проговорила та.

Выставка оказалась закрыта: часть оборудования застряла в снегах по ту сторону гор. Рене разочарованно развела руками и отправилась обратно в город.

Чтобы день не пропал совсем уже даром, она заглянула в музыкальный киоск на площади и купила несколько дисков. Выбор не поражал разнообразием, однако подборки эстрадных хитов все-таки были лучше, чем ассортимент кантри-шлягеров, которые транслировали местные радиостанции, а она соответственно вынуждена была вчера их слушать весь день за рулем. Кассир, смахивающий из-за вздыбленных закрепленных лаком волос на вежливого дикобраза, попытался завести беседу о музыкальных вкусах Рене, но она просто вынула из его руки чек и поторопилась на улицу.

— Мне кажется, ему отлично удалось передать, как герои попались в ловушку жизни, которая им ненавистна, обреченные снова и снова следовать проложенной колеей до скончания дней… — бубнил кассир, словно не замечая, что покупательница уже ушла.

— Ну да, — пробормотала она себе под нос уже на улице, — уверена, до тебя никто и никогда подобного не говорил, великое открытие.

Пытаясь успокоиться, Рене заглянула на ужин в громкий балаган итальянского ресторанчика. Симпатичное заведение семейного типа в старом кирпичном домике, возведенном еще во времена Вудро Вильсона. «Семейными», как она тут же обнаружила, тут оказались и порции: на тарелке перед ней оказалось такое количество макарон, что хватило бы на неделю. Каким-то чудом Рене ухитрилась оприходовать примерно половину, а также пару гренок и салат. Сколько себя помнила, она в жизни столько не ела, и всю дорогу до гостиницы пыталась оправдать случившееся: у нее был напряженный день, вчера она весь день провела за рулем и почти не ела, а сегодня с утра на ногах и, будь на ней шагомер, он показал бы на несколько километров больше обычного… Еще Рене сказала себе, что на денек отступить от жесткой диеты — это вовсе не конец света; правда, пакет с остатками порции, который ей заботливо завернули с собой, напоминал, насколько далеко от диеты она сегодня отступила.

— Похоже, это из «Порции», — заметил клерк, по-прежнему сидящий за стойкой. — Как, вам понравилось?

Рене смела снег со своих модных сапожек и не без опаски положила ладонь на вздувшийся желудок.

— Ничего так… — Свела брови: — А вы что, до сих пор работаете?

Он пожал плечами.

— Миссис Альтман — у нее сегодня по расписанию ночная смена — позвонила и сказала, что выехать не может, замело. На западе метель явно разгулялась. Так что у меня в общем-то выбора нет.

— То есть мы оба тут застряли.

— Ну, не все так плохо. Как минимум мне заплатят за переработку. Иногда неплохо вот так вот посидеть спокойно, а не бежать как белка в колесе… — Он покосился на снегопад за окном. — Честно, есть и худшие места, где можно застрять.

Она покачала головой.

— Может, и так. Но это место не по мне.

— Что ж, передали, что завтра утром дороги расчистят, так что вскоре вы сможете вырваться на свободу.

— О, хвала небесам. Я правда не могу позволить себе потерять тут еще один день.

Он повернулся к экрану.

— Вам везет. А кое-кто из нас просыпается тут каждый день.

2

На часах высветилось 7:00.

Рене перекатилась на бок, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца. При этом дешевое гостиничное одеяло сползло, открыв ее тело зимнему сквозняку и напрочь прогоняя всякую надежду вернуться в страну сновидений.

За стеной бубнили голоса. В соседней комнате кто-то врубил радио, вынужденно насилуя ее слух никому нафиг не нужной дребеденью. Пытаясь игнорировать всю эту чушь, Рене поднялась, но все же уловила слова «рекордные снегопады», «опасные погодные условия» и «перекрыто транспортное сообщение».

— Как, все еще? — вслух вопросила она, спрыгнула со скрипнувшей кровати и вздрогнула от холода. — Вчера вечером же сообщили, что буря утихла...

— Похоже, все мы здесь застряли, — отозвался радиоведущий, а может, гость в студии, тем же унылым голосом, что и вчера.

Рене накинула на плечи одеяло и шагнула к зашторенному окну. Стройная спортивная фигурка девушки утонула в одеяле; прижимая его одной рукой к животу, Рене с удивлением обнаружила, что после вчерашнего сытного ужина он все еще остался слегка вздувшимся.

За окном обнаружилось торговое сердце города, на вид такое же тихое и безмятежное, как вчера. Одежная лавка, куда она заглядывала, и площадь, и кафешка с перекосом в сторону жирной пищи, и «Бургер-Бункер», и итальянский ресторанчик, где она вчера позволила себе съесть больше, чем следовало бы. О последнем она сожалела, но не могла не признать, что разок отступить от строгой диеты — это даже приятно.

Рене нахмурилась. Повсюду лежал снег, дороги и правда скрылись в белизне, но ничего столь катастрофического, как кричали по радио — и уж точно не больше, чем вчера. Аборигены уже успели прокопать тропинки там и сям, и вообще на вид все выглядело как самое обычное утро.

В переулке упитанная женщина выгуливала свою собаку; пока Рене наблюдала за ними, собака что-то заметила и закрутилась вокруг хозяйки, запутав ее ноги поводком. Чуть дальше по улице дети усердно трудились над снежным шаром, который должен был стать головой снеговика. Перед музыкальным киоском столкнулись два покупателя, рассыпав приобретенное, и торопились поднять покупки.

— Дежа вю, — заметила Рене, отходя от окна.

Приняв душ, она мысленно приготовилась отправиться в дорогу, одновременно злясь на Гомеостатическое Мироздание за опоздание на конференцию — и благодаря его за перерыв и отдых от сидения за баранкой. Выбирать новую одежду настроения не было, и Рене снова надела вчерашнее платье-свитер — кстати, по запаху, как ненадеванное. Мысленно погладив себя по голове за то, что она такая чистюля, Рене аккуратно сложила оставшиеся пожитки в чемодан и вышла из номера.

Остановилась в коридоре — по барабанным перепонкам ударил галдеж из радио. Задержалась на миг перед дверью номера 239, скрипнула зубами и постучала в дверь.

Отворил ей плотный мужчина лет сорока с лишним, с остатками пены после бритья на физиономии. За его плечом Рене поймала в зеркале отражение его жирной супруги — одна нога на весах, лицо красное от смущение.

— Доброе утро, — сумела все же начать она разговор. — Просто хотела вам сообщить, что радио у вас орет на весь квартал.

— О, боже… — пробормотал тот, — простите, мы не хотели. Дорогая, пожалуйста...

Рене закатила глаза.

— Хотели или нет, уже неважно.

И удалилась, предоставив постояльцу и его раскормленной благоверной завершать утренний туалет.

За стойкой снова стоял аккуратный молодой человек, и тренированная улыбка Рене растаяла при его вежливом «доброе утро».

— Вы все еще здесь?

Он недоуменно моргнул.

— Э, ну да, а почему все еще? Моя смена началась только полтора часа назад.

— Но ведь вы сидели здесь вчера весь день. Вы сказали, что вам пришлось взять на себя чужую смену, потому что некая пожилая дама не может доехать сюда, или что-то в этом роде… Или это были не вы?

— Вчера вечером дежурила миссис Альтман. Регистрировались вы наверняка у нее. — Он пробежал пальцами по клавиатуре. — Да, кстати… не знаю, может, вы уже слышали, но все дороги сейчас перекрыты. Бураном завалило шоссе...

— … аж до Эри, — прищурилась Рене.

— Именно. Так что если вы хотите продлить пребывание у нас на вторую ночь, я могу попросить шефа сделать вам скидку, поскольку...

— Вы имеете в виду — на третью ночь?

Он дернул подбородком, что-то проверяя в компьютере.

— Как так — третью? У меня показано, что вы зарегистрировались у нас вчера вечером.

Рене поправила прическу.

— Я приехала в четверг вечером.

Он кивнул.

— Верно, четверг как раз вчера и был.

— Вчера была пятница, — возразила она, потирая пальцами виски. — Или у вас тут в горах другой календарь?

— Да нет, все тот же. Простите, но согласно моему календарю — сегодня пятница, второе февраля. — Он повернул к ней монитор, показывая на дату в углу. — Сегодня на главной площади начнется зимний фестиваль, а еще, если я правильно помню, в колледже открывается художественная выставка.

— Если вы правильно помните? Вы явно не помните ничего, что было вчера. Мы уже говорили как раз обо всем этом, а выставка… — Она достала свой телефон и замерла. На экране высветилось: «Пятница, 2 февраля». — Ах да, связи ведь нет. Скорее всего, не обновился.

— Да, бураном сорвало ретранслятор. Но часы и календарь тут ни при чем, в сотовых это встроенная программа.

— … Пятница, — пробормотала она.

Он одарил ее сочувствующим взглядом.

— Посмотрите на это с другой стороны: вы, считайте, получили в подарок целый день. Подумайте, чего вы не успели сделать!

Затащив вещи обратно в номер — снова, — Рене спустилась позавтракать. Она не торопилась и, хотя и чувствовала себя виноватой, что обжирается второй день кряду, но была слишком озадачена всем происходящим, чтобы уделять внимание еще и этому вопросу, а потому расправилась с кофе, блинчиками, колбасками, ветчиной, каким-то фруктом и небольшой сдобной булочкой.

Желудок жаловался, растянутый непривычным количеством пищи — столь обильный завтрак да поверх не до конца переваренного ужина. Поддавшись голосу своей Темной Стороны, Рене сцапала вторую булочку и, дожевывая ее через силу, выбралась из гостиничного ресторанчика и отправилась на разведку.

Шаг наружу из гостиницы оказался шагом в Белое Безмолвие. Хлопья снега щедро сыпались на городок, заглушая звуки и скрывая все, что располагалось за городской чертой. Оказалось, однако, теплее, чем боялась Рене: пальто следовало держать застегнутым, но мороз вовсе не угрожал превратить неосторожного пешехода в ледяную статую.

Задумавшись о странностях с календарем, Рене чуть не сшибла с ног сутулого старика. Она фыркнула в его сторону, мол, суются тут под ноги всякие; он смущенно отпрянул и виновато развел руками.

— Вежливость… наше все, — покачала головой и двинулась дальше.

Лишь половина магазинчиков на площади была открыта. Утро давным-давно наступило, но многие хозяева явно застряли где-то в дороге. Те же, что и вчера, насколько запомнила Рене. Пройдясь туда-сюда, она снова вошла в ту самую одежную лавку.

За прилавком стояла молодая женщина с все той же, что и вчера, редкостно пурпурного цвета асимметричной прической, обрамлявшей лицо в художественном беспорядке, и с тем же самым редкостно пышным бюстом, выпирающим из по-прежнему обширного декольте.

— Привет, — прожурчала она, отбрасывая прикрывшую глаз челку. — Ищешь что-то конкретное?

Рене развела руками.

— Ну, я тут была вчера… а ты собиралась подогнать на меня зеленое платье.

Продавщица смерила ее взглядом.

— Уверена? Я… нет, я бы тебя запомнила.

— Да ладно, было что-то около одиннадцати утра. Мы еще говорили о твоем колледже, и я выбрала зеленое платье… — Она развернулась к вешалке, нахмурилась: — Да, зеленое платье… вот это вот самое...

— Вчера в одиннадцать меня здесь точно не было. У меня по четвергам семинары. Ты, наверное, говорила с хозяйкой, а она… — Девушка подмигнула и, скрестив руки на груди, выпятила бюст еще заметнее. — В общем, нас не спутаешь.

Рене прикусила губу.

— Но вчера же была пятница.

— Вообще-то пятница сегодня.

— Но сегодня… — голос Рене задрожал, она развернулась и вылетела вон из лавки.

На площади народ устраивал сцену и аппаратуру под вечерний фестиваль. Заметного прогресса в сравнении со вчерашним днем Рене не заметила.

— Если он вообще был, тот вчерашний день, — выдохнула она.

Охваченная испугом, огляделась, взгляд зацепился за витрину музыкального киоска. Вежливый дикобраз за стеклом все так же качал головой в такт своим жутким мотивчикам.

Рене поторопилась обратно в гостиницу. Нетерпеливо постукивая по полу носком сапога в ожидании лифта, она мысленно велела заурчавшему желудку заткнуться.

В номере она открыла чемодан и вывернула его на пол. Перерыла все, с проклятьями разбрасывая горы тряпок. Прошерстила рабочую сумку, разобрав все папки и дважды проверив каждый карман. Заглянула во все шкафы и тумбочки, даже сбросила с кровати одеяло, и в конце концов сдалась. Безнадежно.

Никаких следов купленных вчера дисков.

Проверила кошелек: мало того, что там не было чека — каким-то чудом все деньги, потраченные на вчерашнюю еду и покупки, оказались на месте. И пакет с остатками из итальянского ресторанчика исчез из мини-холодильника.

— Мне что, все это приснилось? — просипела она, падая на стул. — Или я схожу с ума?

На столе лежал блокнот, на нем по диагонали — самый обычный карандаш. Поразмыслив с минутку, Рене нацарапала в блокноте собственное имя, затем с хрустом разломила карандаш и положила обе половинки в ящик стола. Несколько минут смотрела на ящик, дважды открыла-закрыла — все на месте, — затем подошла к телефону, что стоял на прикроватной тумбочки. Набрала номер дежурного, который сидел за стойкой внизу.

Клерк отозвался после первого же гудка, все тем же омерзительно бодрым тоном.

— Это Рене, из двести тридцать седьмого, — проворчала она.

— Да, добрый день. Ну что, выбрались в город, полюбовались достопримечательностями? Вам понравилось?

Она устало выдохнула.

— Я думала, что да, но похоже, что нет. Ладно, не суть важно. Думаю, просто подожду в гостинице, пока все это не закончится. У вас, это, обслуживание в номерах водится?

На часах высветилось 7:00.

Рене перекатилась на бок, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца. При этом дешевое гостиничное одеяло сползло, открыв ее тело зимнему сквозняку и напрочь прогоняя всякую надежду вернуться в страну сновидений.

За стеной бубнили голоса. В соседней комнате кто-то врубил радио, вынужденно насилуя ее слух никому нафиг не нужной дребеденью. Пытаясь игнорировать всю эту чушь, Рене поднялась, но все же уловила слова «рекордные снегопады», «опасные погодные условия» и «перекрыто транспортное сообщение».

— Только не это, — простонала она, моргая.

В желудке заурчало, и она тут же вспомнила, почему: спасаясь от смертной скуки, она вчера весь день напролет жевала всю ту хрень, что доставили в номер — слишком много, — и пялилась в зомбоящик, посасывая дешевое вино, пока не отрубилась. Привыкшее к активному образу жизни тело восставало против такого лежаче-обжорного существования. Массируя ноющий живот, Рене с ужасом отметила, что он выпирает, как в начале второго триместра.

Она покачала головой. Не до того, есть более важные вещи. Сбросив одеяло, Рене шагнула вперед, к столу, и открыла ящик.

Обломков карандаша там не было.

Магически исцеленный, он лежал на столе, поверх блокнота, по диагонали. А сам блокнот был девственно чист.

Тарелок от вчерашней трапезы в номере не было. Одежда лежала аккуратно сложенной рядом с чемоданом. А симпатичный клерк за стойкой снова приветствовал ее с тем же отсутствием узнавания во взгляде, и календарь, равно как и ее собственный телефон, показывал, что сегодня — снова пятница, второе февраля.

3

На часах высветилось 7:00.

Рене перекатилась на бок, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца. При этом дешевое гостиничное одеяло сползло, открыв пухлое тело зимнему сквозняку и напрочь прогоняя всякую надежду вернуться в страну сновидений.

За стеной бубнили голоса. В соседней комнате кто-то врубил радио, вынужденно насилуя ее слух никому нафиг не нужной дребеденью. Поднимаясь, Рене передразнивала ведущих, точно вставляя в должное время «рекордные снегопады», «опасные погодные условия» и «перекрыто транспортное сообщение».

— Что ж, — твердо встала она на пол, — похоже, попытка украсть грузовик и снести шлагбаумы также оказалась бесполезной.

— Похоже, все мы здесь застряли, — отозвался радиоведущий. Снова.

Она потянулась и почесала живот. Чесать, как говорится, было что: некогда плоский как доска, с каждым днем он округлялся все заметнее, сейчас выглядывая из-под короткой пижамной маечки пухлым пузиком.

— Вот почему все остальное становится каким было, а ты — нет? — риторически вопросила Рене, обращаясь к собственному животу. Она несколько раз пыталась использовать повторяющиеся дни, упражняясь и занимаясь спортом — тренажеры и фитнесс-залы опытному человеку для приведения фигуры в порядок не слишком нужны… однако чем дольше она сидела в необъяснимой временной петле, тем более бесполезным казалось все это. В итоге она сосредоточилась на главном: выбраться отсюда. Пообещав себе «заняться собой» как-нибудь потом.

Бюстгальтер стал неуютно тесным, лямки сдавливали округлившуюся грудь. Сведя брови, Рене надела халат и выскользнула в коридор. Постучалась в соседнюю дверь. Отворил упитанный коммивояжер, пол-щеки в пене для бритья.

— Доброе утро, — прочирикала она, — у меня к вам две просьбы. Во-первых, прикрутите, пожалуйста, радио потише, а во-вторых, можно мне воспользоваться вашими весами?

Он нахмурился.

— Ну, пожалуй… а откуда вы вообще знаете, что у меня есть весы?

Рене шагнула мимо него в комнату.

— Да потому что ваша супруга, которая как раз спустилась позавтракать, пытается согнать вес хотя бы до ста сорока. — Покосилась на брюшко собеседника. — Наверное, мечтает однажды снова стать легче вас. Но не беспокойтесь, я ей ничего не скажу о симпатичной девушке, которая проникла к вам в номер, пока ее не было.

И скрылась в ванной, оставив его нервно сжимать руки.

— Шестьдесят шесть, — вздохнула она, выходя. — Девять кило. Черт… мне надо выбраться отсюда до того, как я стану похожа на вас обоих.

Обиженный коммивояжер опустил взгляд.

— Ну, говорят, дороги откроют уже завтра.

— Да, вот только завтра никак не наступит. — Рене покачала головой и открыла дверь. — И я уже потеряла счет всем, э, сегодня. Ладно, спасибо — и удачи вам на послеполуденной встрече.

— Как...

Рене вышла из лифта в вестибюль, одетая в брюки и платье-свитер, вязаная ткань слегка оттопыривалась в области живота.

— Доброе утро, Фил, — бросила она.

Клерк возник за стойкой с несколько смущенным видом.

— Доброе утро, э, мэм. Если вы хотите выписаться...

— Дороги закрыты, я знаю. — Она на миг задумалась, оправляя свитер на талии. — В прошлый раз пыталась пробиться на шоссе, но все равно снова проснулась здесь. Даже до границы откруга не добралась… Это было жестко.

Глаза дежурного расширились.

— Прошу прощения?

— А есть вообще другие варианты, как выбраться из города? Дороги в объезд шоссе?

— Есть пара проселков, и еще старая дорога через перевал… — Он почесал в затылке. — Но там почти не ездят, и сейчас они точно в еще худшем состоянии, чем шоссе.

Рене закатила очи горе.

— Давайте так: вам абсолютно, без вариантов, надо выбраться из города, сегодня же. Как это сделать?

— В смысле?

— Вот у вас цель всей жизни — проснуться завтра где угодно, только не здесь; что бы вы сделали?

Он выгнул бровь.

— Отсюда до соседнего городка миль десять или около того… но даже летом через горы перебраться непросто. А сейчас… разве что на лыжах, или снегоступах… ну, не знаю, я редко выезжаю из города.

— Знаю, Фил, знаю. — Выдавив улыбку, она накинула пальто. — Вы, в конце концов, встречаете меня здесь каждое утро. В общем, надо позавтракать… а потом, пожалуй, за лыжами.

Клерк поднял палец, словно хотел задать вопрос, но потом передумал.

— У нас тут подают континентальный завтрак, если хотите.

— О да, и готовят у вас вкусно. Я позволила себе наслаждаться вашей кухней чаще, чем стоило бы… — признала Рене, глядя на собственный живот. Перехватила взгляд клерка, направленный туда же. — … однако нынешним утром, — кашлянула она, застегивая пальто, — мне скорее хочется вафель.

И вышла в автоматически раскрывшиеся двери, остановившись, чтобы пропустить бредущего мимо старика.

В кафешке имелся отменный выбор завтраков — шесть страниц меню. Широкобедрая официантка, она же кулинар, кассир и хозяйка заведения в одном лице, была как-то уж слишком дружелюбной, радующейся любой встрече с незнакомой персоной, но для Рене это значило качественное обслуживание, а если еще поинтересоваться, как поживают ее дети — гарантирован бесплатный пончик «с собой».

Жуя пончик, Рене подозвала хозяйку, глядя, как под фартуком колышутся ее могучие бедра.

— Еще что-нибудь, родная?

Проглотив пончик, Рене вытерла губы салфеткой.

— Вы не знаете, у кого-то здесь есть лыжи, или снегоступы, или что-то вроде того?

— Ох, дай-ка подумать… кажется, у племянницы были лыжи. Она сто лет ими не пользуется, сколько я знаю, все время висят в гараже.

— Ага. А где она живет? — И, встретив озадаченный взгляд, изобразила причину такого любопытства. — Всегда, знаете, хотела попробовать, и раз уж погода меня тут задержала — я решила, что надо ловить момент. Грех не воспользоваться, да еще в такой красивой местности.

Хозяйка кафешки растаяла.

— Какая прелесть. Хотела бы я видеть тебя тут каждый день.

Рене скрипнула зубами, но продолжала вежливо улыбаться.

— Она работает в «Бургер-Бункере», хочешь, загляни к ней. Только не забудь сказать, что ты от лучшего в городе кулинара.

— Пожалуй, действительно — от лучшего в городе, после такого чудесного завтрака даже спорить не хочу, — указала она на тарелки… вылизанные дочиста, и в изрядном количестве.

Хозяйка улыбнулась.

— Комплиментщица. А ведь ты еще мой пирог не пробовала.

Рене облизнулась, но одернула себя.

— Нет, пончика мне на сегодня хватит. Кататься на лыжах с переполненным желудком как-то не хочется.

— Что ж, тогда дай я тебе хоть еще один пончик с собой заверну. За счет заведения.

На часах высветилось 7:00.

Рене перекатилась на бок, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца. При этом дешевое гостиничное одеяло сползло, открыв пухлое тело зимнему сквозняку и напрочь прогоняя всякую надежду вернуться в страну сновидений.

— Черт, — простонала она, не обращая внимания на радио в соседнем номере. Ногой отбросила одеяло, хотя вставать и не хотелось. — Столько прорубаться сквозь метель, и все зря.

Устало уставилась в окно. Снова собака опутала свою хозяйку поводком; снова два покупателя врезались друг в дружку.

— Нет смысла и пытаться, да? — вздрогнув, обратилась она к метели. — Ну и к дьяволу.

После долгого плотного завтрака — на сей раз снова гостиничного континентального, — она двинулась вверх по склону к колледжу. Немного посидела на скамейке в парке, переваривая съеденное и лениво отбиваясь от попыток флирта со стороны длинноволосого любителя пробежек; затем ей надоело, и она продолжила восхождение.

Как и прежде, колледж походил на город-призрак, несколько одиноких студентов перебегали от одного здания к другому. В профсоюзе Рене пантомимой сопровождала переругивания игроков, мимо которых проходила, всплеснув руками ровно в тот момент, когда толстяк с выбритым лицом и заросшей шеей всплеснул руками и рассмеялся, обнимая светловолосую былиночку, которая только что разгромила его в пух и прах.

Со второго этажа спускались «сестры», ругаясь насчет похеренных планов на вечер субботы. Рене одними губами изображала сказанное, как раз когда широкобедрая, потеряв терпение, бросила:

— Ну и иди сама пей свое пиво.

И наблюдала с некоторого расстояния, когда лента с карточкой-пропуском соскользнула с пояса пузатой хозяйки в сугроб, а «сестра» ушла своим маршрутом, не заметив потери.

Как только они ушли, Рене бочком подобралась к нужному месту и подобрала пропуск.

Выставка, как всегда, была закрыта. Никого. Рене сверилась с часами.

— Собачий лай… — пробормотала она.

Где-то вдали гавкнула собака.

— Холодный ветер...

Порыв ветра взметнул ее кудри.

— Проезжает охрана, — продолжила она, наблюдая, как мимо медленно катит белый джип, — и на этой стороне площади они не появятся еще полчаса.

Осмотревшись, она прокралась к дверям выставочного павильона. Достала пропуск, стряхнула с карточки снег и провела ей по электронному замку. Писк, щелчок, дверь открылась.

Павильон представлял собой намеренно вычурное здание округлых очертаний. Судя по плану пожарной эвакуации, в сечении этаж напоминал раковину моллюска, спиралью расширяясь от центральной галереи. Добравшись до галереи, Рене с трудом отворила дверь.

Галерея располагалась в длинном коридоре, где на стенах висели монохромные эскизы. Они со всей определенностью принадлежали карандашу одного автора, и объединял их один простой сюжет: процесс трапезы как эротическое переживание.

Рене без особой спешки шла вдоль эскизов, развлекаясь сардоническими комментариями и изображая из себя снобиста-критика. Художника избранный сюжет явно вдохновлял, каждый рисунок просто источал жгучую страсть. Согласно кратким подписям, данные изображения призваны были пробуждать у зрителя инстинктивный отклик, однако Рене чувствовала лишь все усиливающийся голод.

В конце галереи высилась скульптура из металлических обрезков, также изображающая основной сюжет выставки: импрессионистическая женская фигура, в одной руке рог изобилия, а другая лежит на ее собственном раздувшемся животе. Рядом висела информация об авторе, и Рене фыркнула: художницей оказалась та самая блондиночка-былиночка, которая полчаса назад выиграла в карточной игре.

— Прости, Абби, — пробормотала Рене, закатывая рукава. Глубоко вдохнула и пихнула статую.

Та покачнулась, затем рухнула с постамента и разбилась о пол, по половицам брызнули алюминиевые обломки.

Завыла тревожная сирена. Снаружи замигал свет.

— Пожалуй, я вообще подошла к делу не с той стороны, — решила Рене, уперев руки в бедра. — Каждое утро все мои долги списываются. Кошелек снова полон. Все преступления удалены из досье, повреждения исцелены, оскорбления забыты… каждый день — с чистого листа.

Дверь распахнулась, в галерею вломились два упитанных охранника.

— Какого черта ты делаешь? — пропыхтел один из них.

— Я делаю то, что хочу, — и тут Рене поняла, что так оно и есть, губы ее раздвинулись в безумной ухмылке. — Я могу творить… все, что захочу.

— Вот так вот, да? Ты понятия не имеешь, какие у тебя теперь будут неприятности! — пропыхтел второй.

Рене покачала головой.

— Не имеет значения. Все будет в порядке уже к утру.

4

На часах высветилось 7:00.

Рене перекатилась на бок, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца. При этом дешевое гостиничное одеяло сползло, открыв пухлое тело зимнему сквозняку и напрочь прогоняя всякую надежду вернуться в страну сновидений. В раздувшемся желудке заурчало, и она похлопала по животу.

За стеной бубнили голоса. В соседней комнате кто-то врубил радио, вынужденно насилуя ее слух никому нафиг не нужной дребеденью. Рене стукнула кулаком по стене и крикнула соседу вырубить этот шум, однако он был занят бритьем и ближайшие минуты четыре достучаться до него сквозь шум воды и фена в ванной комнате было гиблым делом.

— Гадство, — простонала она и села. Ее живот немедленно сложился в две заметные складки; маечка почти не прикрывала его, превратившись в дополнительный лифчик. Атласные трусики врезались в пухлые бока. — Сплошное гадство. Будь вы все прокляты — весь ваш городок у черта на куличках, и ваши тупые рутинные жизни вместе с ним.

Она соскользнула со скрипнувшей кровати, поежившись от сквозняка и безуспешно пытаясь натянуть подол маечки на пузо.

— Передо мной открывалась великолепная жизнь, — одеваясь, Рене продолжала жаловаться Гомеостатическому Мирозданию. — На той конференции, куда я торопилась, у меня было назначено собеседование. «Серебряный ключ», крупная корпорация, у которой много волосатых лап в нужных местах...

Она натянула платье-свитер, которое в сравнении с первым из сегодняшних дней стало куда короче и теперь достигало лишь бедер, облегая выпирающее пузо Рене и едва прикрывая ее задний фасад. Сквозь ткань просматривалась впадина пупка, а вязаный орнамент делал ее бюст визуально еще пышнее, чем на самом деле.

— Карьерная лестница. На меня был активный спрос, корпорации дрались за то, чтобы я снимала именно в их рекламах, повышая спрос на их продукты у молодежи. Я могла ездить куда угодно. Не жизнь, а сказка.

Натянуть брюки на пополневшие бедра ей удалось не без труда. Изначально на пару размеров больше необходимого, теперь они едва налезали. Надев сапоги, Рене распахнула дверь и вылетела в коридор, размалеванный как бы кашемировыми узорами.

— А теперь сижу вот здесь, — вдох, выдох, — как в сказке: чем дальше, тем страшнее.

По мозгам снова ударил рев радио, она скрипнула зубами.

— С меня хватит. Раз страдаю я… пусть страдают и все остальные.

Дверь с номером 239. Она барабанила, пока не отворил коммивояжер.

— Семьдесят семь? — возопила она, пиная весы. — До чего же я позволила себе дойти? Это ж сколько я тут сижу?!

Хозяин номера моргал, как всегда, не понимая, что творится.

Рене задрала свитер и стиснула пухлое пузо обеими руками.

— Я так потела на диетах, пока не попала сюда… столько сил потратила… я надеялась, что организм вернется в норму, привыкнет — если вообще возможно привыкнуть к чему-то подобному, — но нет, я все толстею и толстею...

— Мне, э, мне вы вовсе не кажетесь толстой, — вставил наконец коммивояжер, нервно стискивая руки.

— Это потому что ты и твоя жена все еще вдвое больше меня… — пробормотала Рене себе под нос, разворачиваясь к двери. Но остановилась, вздернула брови и повернула голову к собеседнику: — Вы действительно так считаете?

Он кашлянул.

— Вы… вы очень привлекательная, если именно это вас… настолько расстроило. Я имею в виду, я вовсе не хочу… э… вы просто кажетесь...

— Как тебя зовут? — спросила она, изобразив взгляд испуганного олененка и подкрадываясь к нему.

— Э, это...

— Погоди, — проворковала она, — не говори, не надо. Обожаю тайны. — Положила ладонь ему на грудь и легонько толкнула, заставив сесть на край кровати. — Ты правда считаешь меня привлекательной?

— Д-да, — выдавил он.

— Ты такой милашка… Я хочу тебя отблагодарить. — Она наклонилась над ним, обтянутая свитером грудь почти касалась его лица, прижала палец к его губам. Глубоко вдохнула и, изобразив смущенную улыбку, отступила. — И я так и сделаю. Но… не сейчас, твоя жена ведь совсем рядом. Если я вернусь сегодня вечером, ты будешь один?

Он сглотнул и покраснел.

— Я… может быть, если… если ты… ты этого хочешь.

— Хочу, — губки бантиком. — В восемь вечера я стучу в дверь, готовая как следует отблагодарить тебя.

— Я буду тут, — решился он.

— Хорошо. Ничего не надевай, просто жди и будь готов. Не люблю тратить время даром. — Изогнула спину, сделав глубокий вдох, открыла дверь и захлопнула ее за собой.

В коридоре остановилась на пару секунд, оправить свитер и прическу. Покачала головой и пошла к лифту.

— Я застряла здесь, среди сплошных идиотов...

Сверившись с наручными часами, она подгадала свое прибытие к завтраку ровно к тому моменту, как выставили поднос со свежими блинчиками. Рене аккуратно разлила под ноги официантке стакан воды, и когда та поскользнулась, отвлекая тем самым прочих гостей — проворно скользнула к стойке, чтобы не стоять в очереди.

На тарелку она сгребла примерно половину блинчиков. Потом услышала, как народ за соседним столиком обсуждает фирменные овсяные блинчики из гостиницы, где заранее забронировали себе номер… пожала плечами и сложила на вторую тарелку остаток блинчиков с подноса.

За время, проведенное в городке, Рене, можно сказать, привыкла к сытным трапезам, но слопать полный поднос блинчиков было непосильно даже ей. Она, однако, сделала все, на что была способна, а когда прочие посетители ресторанчика смотрели на нее с отвращением, отвечала им перемазанной кленовым сиропом кривой ухмылкой. Фил за стойкой пускал слюнки, напрочь забыв про разрывающийся у него под боком телефонный аппарат.

Рене буквально запихивала блинчики в себя, пока не объелась настолько, что уже и сидеть толком не могла, сползая на сидение. Икнув от пережора, она огладила вздувшийся живот, округляющийся под свитером. В глазах туман, желудок бурлил соками, переваривая утрамбованное изобилие; переполненная до краев блинчиками и мстительностью, Рене проворчала себе под нос:

— Раз мне не суждено счастья, — снова икнула, — что ж, значит, никому не суждено. Мечтала о вкусных блинчиках? А я мечтаю, чтобы моя жизнь снова, черт возьми, стала моей. И никому из нас не получить желаемого. Так что… Фил, кончай, ик, пялиться на меня, извращенец...

Придя в себя спустя какое-то время, она выбралась из гостиницы и зашагала к парковке, мимоходом продолжая оглаживать пузо. Рене считала машины, водя пальцем в воздуха:

— Так, третья от пикапа… красное купе? Нет, это был универсальчик. Ага, вот ты где.

Двери машины остались незаперты — пара из сто шестьдесят девятого номера не обращала внимания на такие мелочи, — и она, словно так и надо, открыла багажник. Добыв оттуда большую авоську, Рене положила в нее упаковку пива, которую хозяин пикапа оставил в кузове.

Сорвав крышечку с горла первой бутылки, она сделала долгий глоток, направляясь к площади. Пиво было домашним и горчило сильнее, чем она предпочитала, однако это не имело значения. Ничто не имело значения.

Сколько раз она это уже проверяла. Однажды, килограммов этак пять тому назад — а может, и все восемь, это было до того, как она сменила лифчик на бюстгальтер с мягкой чашкой — Рене вообще покинула гостиницу совершенно голой. Некоторое время сражалась с морозом, потом ее быстро арестовали, зато отпавшие челюсти и вылезающие из орбит глаза стоили усилий. И следующим утром снова проснулась у себя в номере, снова в майке и трусиках, и ни одна живая душа в округе не помнила ее марш в стиле Леди Годивы.

Было слишком легко действовать раскованно и привлекать внимание, куда бы она ни пошла. В конце концов, Рене была иногородней и изначально притягивала взгляды аборигенов. Но когда она акклиматизировалась к их привычкам и расписанию, стало столь же легко оставаться незаметной, практически невидимкой, если она хотела именно этого. Эта невидимость вкупе с пониманием, что даже если ее обнаружат, никаких последствий не будет, позволила ей раскрыть многие тайны затерянного в горах городка.

Вторую бутылку Рене допивала уже на парковке за «Бургер-Бункером», наблюдая, как парочка тамошних поваров смываются с рабочих мест, чтобы власть пообжиматься в машине. Паренек был мелкий и прыщавый; девица — рослая и крепкая. Племянница официантки из кафешки.

Рене уже знала, что оба они предпочли остаться в городе, а не уезжать в колледж. Узнала, что оба хотят чуть побольше, чем просто приятно провести время друг с дружкой. А еще узнала, что оба состоят в длительных отношениях с другими персонами.

Она знала также, что пока эта парочка обжимается в машине, никто не следит за заведением. Обычно это не было проблемой — народ лишь минут через сорок начнет сползаться на обед. Рене вошла внутрь, с сумкой через плечо, и поставила пустую пивную бутылку на прилавок. Насвистывая, выгребла всю наличность из кассы, включила несколько приборов, сломала рычаг автомата для мороженого, набрала себе коробочку жареной картошки и удалилась.

— Будет вам чем заняться, пташки, — пробормотала она, забрасывая в рот ломтик картошки и направляясь дальше по улице, — раз уж вам так явно нефиг делать.

Она знала, что к полудню мышку-библиотекаршу навестит ее жених, но свидание быстро перерастет в громкий спор. Он-де не желает, чтобы она уходила на какую-то вечеринку, потому что в прошлый раз веселилась так активно, что в буквальном смысле слова выпрыгнула из штанов.

Рене знала, однако, что жениха-собственника нетрудно перехватить по пути к библиотеке, если он узнает, что его любимый «понтиак» сейчас увозят на штрафплощадку. Дорожная полиция весьма серьезно и оперативно относилась к сообщениям, что кто-то припарковался на месте для инвалидов.

Ей даже нравилось раскрывать мелкие секреты этого города. Она узнала о коллекции бейсбольных карточек у парикмахера и о том, насколько он выйдет из себя, когда эту коллекцию украдут; узнала, что у шефа полиции пол-шкафчика игрушек из секс-шопа, и как поспособствовать его супруге в обнаружении таковых; узнала о нескольких внебрачных связях и как выставить их на белый свет; узнала, что у гигантской ледовой скульптуры, воздвигаемой в честь зимнего фестиваля, есть слабое местечко — и как свалить ее при всем честном народе.

Она знала, что в обеденный перерыв сисястая девица из одежной лавки закрывает магазинчик и с контейнером еды удаляется в заднюю комнатку. Ее, похоже, не волнует, что ее можно разглядеть через окошко, находящееся вровень с асфальтом — а может, она просто не ожидает, что в переулке позади магазинчика в этот момент кто-то заявится.

Зато теперь Рене, прихлебывая из очередной бутылки, наблюдала, как девица перед зеркалом снимает блузку и изучает собственное отражение. Она тискала и оглаживала свой непропорционально массивный бюст, прикусив губу и закрыв глаза, наверняка воображая себе в этот момент нечто весьма для нее важное. При всей ее стройности под тяжелыми арбузами грудей у девицы имелись зачатки пузика, и ладонь ее скользила по легкой выпуклости, медленно опускаясь к штанишкам, которые вот-вот будут расстегнуты.

Допив пиво, Рене швырнула бутылку через плечо. С громким дребезгом она разлетелась по асфальту, безжалостно вырвав девицу из эротических фантазий; та моментально накинула блузку и в ужасе высунулась из окна, однако Рене уже скрылась за углом.

В центре стало шумновато. Кто-то на кого-то кричал — ее вмешательство в ход событий прошло кругами по тихому омуту городка, — а перед «Бургер-Бункером» стояли сразу две полицейских машины. Рене, хихикнув, отправилась в парк.

Допив последнюю из шести бутылок, она развалилась на своей любимой скамейке, наслаждаясь приятным головокружением. В желудке заурчало; пожалуй, следовало украсть побольше картошки.

Как всегда, ее размышления прервал любитель пробежек. Пока он пытался флиртовать с ней, Рене поморгала, прогоняя из глаз туман, и изобразила глупую улыбку.

— Ну, я думаю, что пышки тоже могут быть клевыми, — говорил он. Врать этот тип совершенно не умел, но отчаянное желание познакомиться поближе с незнакомкой из чужого города придало его словам оттенок искренности.

Рене вздохнула и с трудом подавила икоту.

— Так, это, — проговорил он наконец, — какие у вас планы на ужин?

Она поднялась, опираясь о спинку скамейки.

— На ужин у меня планы уже есть. Но после ужина… если вам это интересно… возможно, я не отказалась бы от десерта.

— Ах вот как?

Она выдала загадочную полупьяную ухмылку.

— Я живу в гостинице, номер двести тридцать… девять. Постучите в дверь часиков в восемь, и… пожалуй, это вы запомните надолго.

Всеми силами пытаясь скрыть охватившее его вожделение, любитель пробежек повторил время и координаты и потрюхал дальше по дорожке. Рене оттолкнулась от скамейки, чуть не угодив в мусорку, и неверной синусоидой двинулась обратно в город.

Она узнала, что хозяйка кафешки неправа: на самом деле лучший кулинар в городе — муж мэра. Сегодня был ее день рождения, и он решил сделать ей сюрприз, после долгого дня подготовки к фестивалю соорудив романтический ужин при свечах на маленьком столике у них в гостиной.

Но сколь бы ни великолепным выглядел ужин и как бы ни обожала госпожа мэр своего супруга, фестиваль в ее мыслях был на первом месте. Поэтому когда Рене постучала в дверь пасторального особнячка и сообщила, что ледовая скульптура на площади непонятно как развалилась, мэр велела мужу заводить машину — и они оба умчались прочь, а праздничный ужин так и остался нетронутым.

Рене бесцеремонно плюхнулась за столик. Перед ней своей участи ожидал любовно и элегантно приготовленный стейк с гарниром, обе тарелки презентованы не хуже, чем в пятизвездочном ресторане. Посреди стола мерцала в подсвечнике длинная свеча, а рядом стояла бутылка дорогого вина.

— Раз уж мой день рожденья так и не наступит, — вздохнула она, отрезая кусок стейка, — с днем рожденья меня.

Первую тарелку она осилила без труда: пешая прогулка пробудила аппетит, а алкоголь заглушил чувство сытости. Наполнив бокал вином, Рене громко икнула и потянулась за второй тарелкой. С этой она расправлялась несколько дольше, но вскоре очистила и ее. Отодвинула, нажала ладонью чуть пониже груди и икнула еще раз.

Тут ее ноздрей коснулся новый запах: дым. Она развернулась на стуле и поморщилась, переполненный желудок не слишком хорошо реагировал на резкие движения.

— Ну да, он же оставил десерт в духовке, — вспомнила она, допивая бокал. — В яблочко. Пожалуй, у меня десерт будет… в другом месте.

Рене встала, покачнулась, оглаживая вздувшийся живот. Прихватила недопитую бутылку и побрела прочь, оставив парадную дверь особнячка распахнутой настежь.

Она почти добралась до гостиницы, пробираясь между запаркованными машинами, когда из дверей пожарного выхода выскочил тот любитель пробежек из парка, одной рукой придерживая расстегнутую рубашку, а второй — сваливающиеся штаны. С ярко-алым лицом, искаженным гримасой священного ужаса, он скрылся в ночи.

Рене фыркнула, что тут же перешло в очередное «ик».

— Я же обещала — это вы запомните надолго.

Допив остатки вина, она оперлась о капот авто, потом развернулась и шарахнула бутылкой по ветровому стеклу. Обиженная машина взорвалась воем сирены.

— Да заткнись ты, — бросила Рене. — Вой, не вой… ик… можешь делать какие угодно звуки и яростно сверкать всеми огнями… но тебе никогда не выбраться отсюда… ик...

На заплетающихся ногах она обошла стоянку, подобрала камешек — чуть не упала при этом — и швырнула в другую машину. Промахнулась, поскользнулась и благодаря пьяной удаче растянулась не на асфальте, а в сугробе.

Из гостиницы на звук противоугонной сирены ручейком выбегали постояльцы. Чуть дальше завывала еще одна сирена: пожарные машины мчались к дому мэра.

— Вызывайте — ик! — вызывайте копов! — показала им Рене отставленный средний палец. — Я — угроза для об… общества! — Попыталась встать и плюхнулась обратно в сугроб. — Я порву ваш мир в клочки. Единственная ваша… ик… надежда — выпихнуть меня отсюда как можно дальше!..

Народ, который слышал ее, отступил.

— Похоже, у нее выдался хреновый денек, — сказал кто-то.

— Какого черта? — возопил другой. — Дамочка, вам в кутузку захотелось?

Рене бездумно смотрела на танцующие над головой звезды. Снова икнула.

— Я уже… там.

5

На часах высветилось 7:00.

Рене перекатилась на бок, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца. При этом дешевое гостиничное одеяло сползло, открыв расчерченное растяжками тело зимнему сквозняку и напрочь прогоняя всякую надежду вернуться в страну сновидений. Зевнув, она почувствовала шевеление второго подбородка.

Приподнялась, не обращая внимания на голоса за стеной. Немного посидела — спутанные кудряшки на лице, живот подушкой выпирает на коленки, — и усомнилась, есть ли вообще смысл выбираться из номера.

Скука, впрочем, вскоре заставила ее встать. В последнее время она и так слишком часто оставалась в номере гостиницы, валяясь и бездельничая. Рушить размеренную жизнь аборигенов, сея на своем пути хаос — быстро потеряло терпкий аромат новизны, поскольку неважно, насколько они были шокированы и как именно и чего лишились в процессе; всяким новым утром они все равно встречали Рене все с тем же невинным дружелюбием. Крайне трудно наслаждаться причинением вреда тем, кто столь быстро прощает все, ибо не помнит, потому что для них-то ничего этого никогда не случалось. Точно так же нет смысла сжигать чей-то дом хоть бы и дотла, если наутро он снова стоит, целый и невредимый, как ни в чем не бывало — и действительно, НЕ БЫВАЛО ведь.

По телевизору смотреть тоже стало нечего. Выбор доступных в гостинице каналов был невелик, и все программы она уже знала наизусть. Пора бы попробовать что-нибудь новенькое — ну, насколько тут для нее вообще осталось что-то новенькое.

Платье-свитер превратилось в свитерок, который толком не доходил уже и до расплывшейся до шарообразности талии. Глядя в зеркало, Рене обнаружила, что как ни крутись, а одна или другая складка на боку все равно из-под свитера выпирает.

— Вот это таки новенькое, — проворчала она, пытаясь одернуть растянутую вязаную ткань чуть пониже. Подумала, не обеспокоить ли соседа насчет весов, но решила, что пока она не готова узнать, насколько близка к трехзначным цифрам. Это просто нечестно, быть настолько пышнотелой в столь скромном по среднеамериканской норме весе, однако ее птичья комплекция и невысокий рост не оставлял набранным во временной петле килограммам иного места.

Основная часть этих килограммов осела в области ее ненасытного живота, не забыв также изрядно отяжелевшую грудь и растущий подбородок. Остальное тоже стало поупитаннее, но живот рос куда стремительнее и колышущихся бедер, и тяжело раскачивающихся окороков, и округляющихся, аки у ангелочка, щек. Модное пальто давно уже не застегивались; штаны покуда держались, но едва-едва.

Подобные изменениям в собственной фигуре Рене воспринимала скорее философски, цепляясь за соломинку надежды однажды вырваться отсюда к прежней жизни, и вот тогда уже вернуть былую форму… а пока она отправилась в кафешку позавтракать, плотно загрузив желудок пухлым омлетом и вытребовав у хозяйки лишний ломтик бекона, заодно раскрутив ее на бесплатный ломоть пирога и пончик «на дорожку».

Свитерок так и норовил задраться все выше, пока Рене карабкалась вверх по улице в направлении колледжа. Обычной промежуточной остановки на скамейке в парке на сей раз она не сделала, поскольку была не в настроении болтать с любителем пробежек, и до студенческого городка добралась раскрасневшейся и запыхавшейся.

Нырнула в местный магазинчик, перевела дыхание и взяла несколько вкусняшек. Фирменная здешняя шипучка, за которой она пришла, стояла на верхней полке холодильника, и когда она привстала на цыпочки, штаны ее сами собой скользнули вниз, а свитер, напротив, задрался. Закрыв дверцу, Рене увидела в стекле собственное отражение: оголенное пузо, весьма объемистое, разбухшее от сала. Стряхнув возмущенное «нет», она быстро заправила все свое хозяйство обратно — ну, насколько получилось после плотного завтрака. Попеняв себе за собственное обжорство, она, однако, не смогла убедить свою Темную Сторону и по пути к кассе прихватила еще пару сладких батончиков.

Кассир расписывал приятелю, явно не в первый раз, как он влюблен, и, видимо, безответно, в некую Терезу. Невообразимо прекрасная, а сзади «так вообще не оторваться», она неизменно отвергала все его попытки ухаживания.

— Тереза лесбиянка, — сообщила Рене, протягивая кассиру несколько банкнот.

Он подавился.

— Кто… как...

— Сегодня вечером, в четверть десятого, у нее свидание с симпатичной девчонкой-неформалкой в пабе в городе. Они наливаются текилой и жалуются друг дружке на мужчин типа тебя.

Кассир моргнул, застыв соляным столпом.

Рене закатила глаза, развернула батончик, отсалютовала им и откусила почти четверть, прежде чем покинуть магазинчик. По пути пришлось снова подтянуть штаны.

В профсоюзном корпусе стайка студентов-заучек собирались играть в карты. Двое как раз решали, кто следующий рискнет сразиться с непобедимым до сегодняшнего дня чемпионом — Абби, воздушной блондиночкой, той самой художницей с выставки.

Рене возникла за сидениями парней, примостив живот на спинку кушетки.

— А можно мне попробовать? — спросила она, дожевывая батончик.

Парень с заросшей шеей поднял на нее взгляд.

— А, э… у тебя колода есть?

— Не-а, — развела руками Рене. — Я застряла в городе из-за бурана, ну и решила, что чем тратить время впустую, можно попробовать, э, научиться чему-то новому.

Абби, не без труда подняв взгляд на полметра выше пуза Рене, протерла очки.

— Правила мы тебе объясним, почему нет. Джордж, одолжи ей свою колоду.

— Но...

— Ты же сам всегда жалуешься, что нам не хватает девушек.

Рене обошла кушетку и плюхнулась между Джорджем и его упитанным приятелем. Парни замерли и попытались подвинуться в стороны, чтобы ей было попросторнее.

Ей выдали колоду, наперебой объясняя замороченные правила и выдавая советы насчет стратегии, иногда прямо противоположные. Абби, качая головой, изучала собственную колоду, периодически бросая взгляд в область того места, где у Рене в календарном вчера была талия.

В итоге она развернула перед собой веер карт с пейзажами поля битвы и накачанными воинами или задрапированными в мантии заклинателями. Парни спорили, с какой карты ей стоит начинать, потом Абби объяснила, как оно вообще работает, и Рене рискнула выбрать сама.

Художница без труда разгромила ее, в полдюжины ходов выбив все ее скудные силы с поля.

— Прости, — извинилась Абби тоненьким голоском, — меня иногда заносит.

Джордж хихикнул.

— Однажды она меня разбила вообще в два хода. Дело в картах, какие сдашь, с теми и работать.

Рене пожала плечами.

— Ну, учитывая, что я со своего первого курса карты в рук не брала — ничего удивительного. Но правила я по крайней мере поняла, в новой игре хотя бы не буду работать вслепую.

В профсоюзном корпусе стайка студентов-заучек как раз собирались играть в карты. Джордж с соседом как раз решали, кто следующий рискнет сразиться с непобедимой Абби.

Рене возникла за сидениями парней, примостив живот на спинку кушетки.

— А можно мне попробовать? — спросила она, дожевывая печенье.

Джордж поднял на нее взгляд.

— А, э… у тебя колода есть?

— Не-а, — развела руками Рене. — Опыта у меня не слишком много. Но основы я знаю и подумала, что неплохо было бы… попрактиковаться.

Абби, не без труда подняв взгляд на полметра выше пуза Рене, протерла очки.

— Новым девушкам мы тут всегда рады. Ну и подскажем по ходу дела, если что. Джордж, одолжи ей свою колоду.

Рене обошла кушетку и плюхнулась между Джорджем и его упитанным приятелем. Парни замерли и попытались подвинуться в стороны, чтобы ей было попросторнее.

Ей вручили колоду и предупредили насчет уровня мастерства Абби. Предупреждение Рене проигнорировала и сдала себе первый веер: как она и надеялась, там были те же самые семь карт, что и в прошлый раз.

— Готова? — спросила Абби, поглядывая из-за веера собственных карт на живот Рене.

— Думаю, да. Посмотрим, помню ли я, как все это работает.

Помнила она больше, чем ожидала сама. Помогло и то, что расклад остался тем же самым, да и знание, каких глупостей избегать, не было лишним. Она продержалась ровно двенадцать раундов, прежде чем превосходящая опытом и искусством Абби все же взяла верх, а парни впечатленно закивали.

Абби сложила свои карты.

— Очень неплохо для новичка с чужой колодой.

— Спасибо, — просияла Рене, добывая очередное печенье из пакета. — Я ведь почти выиграла.

— Почти. Но чтобы противостоять последней моей комбинации, тебе нужно было заранее знать, какие карты у меня в запасе и на очереди.

Рене откинулась на спинку кушетки, вгрызаясь в печенье. Свитер ее снова задрался и она заметила, как взгляд Абби замер, прикованный к внезапно обнажившейся складке ее живота.

— Что ж, будущее мы пока предсказывать не умеем… однако с практикой приходит совершенство.

— Невероятно, — всплеснула руками Абби, — ты словно заранее знала, с какой карты я зайду.

Рене с самым невинным видом сложила губки бантиком.

— Наверное, мне повезло. Так я победила?

— О да, ты победила, — рассмеялся Джордж. — Побила местную чемпионку… и это чужой колодой.

— Ух ты. Надо же.

Абби, глядя в потолок, скорчила недовольную мину.

— Не понимаю, что я сделала не так. Она же как будто все предвидела… а я, такое впечатление, постоянно на что-то отвлекалась.

Рене ухмыльнулась. Она озаботилась, чтобы ее свитер задрался почти до пупка, обнажив чуть ли не треть пуза, усиленно сделав вид, будто в упор этого не замечает. Зато Абби еще как заметила и смотрела не столько в карты, сколько на это самое пузо.

— Все мы иногда отвлекаемся.

— Но где ты так научилась играть? — спросил Джордж.

— О, в компании ребят вроде вас, они меня и научили. Как раз в таком вот местечке, кстати сказать. — Потянулась в пакет за чипсами и нахмурилась: пусто. — Так, кто-то еще хочет перекусить?

— Я только что ел, — отозвался Джордж.

Его приятель пожал плечами, тасуя колоду.

Абби не отрывала взгляда от Рене, которая сгребала в рот крошки чипсов.

— Я с тобой. Обед с меня, если ты… поделишься секретами мастерства.

Джордж вздернул бровь.

— Ты же завтракала вместе с нами.

— Ну да, но что-то… захотелось пожевать.

В подвальчике профсоюзного корпуса размещался небольшой гриль-бар. Абби заказала себе жареного сыра с таким видом, словно нарушает негласное табу. Рене взяла громадный горячий бутерброд с мясом и плавленным сыром, жареную картошку, корзинку луковых колечек и большую бутыль шипучки.

После плотного завтрака, утреннего перекуса и чипсов она была более чем сыта, однако проще и вернее всего привлечь ненадежное внимание Абби помогала именно демонстрация здорового аппетита.

Широко раскрытые глаза художницы следовали за ее колышущимся животом, когда Рене поставила на столик полную с горкой тарелку.

— Тут вкусно кормят, — сообщила она. — Я, правда, нечасто сюда спускают.

Рене кивнула.

— Вот сейчас и проверим. — Откусила бутерброд, задумчиво прожевала. — А ты чего не ешь-то?

— Я… ну, я недавно ела.

— И что? Я вроде как тоже.

И продолжала жевать, глядя, как Абби ерзает на стуле.

— Ну да, просто… для меня это не так просто.

Рене положила бутерброд.

— Да, я заметила.

— Что?

— Ты ведь художница, так? Это твоя выставка там, через площадь?

Абби побледнела.

— Ты ее уже видела? Я думала, ее еще не открыли...

— Я ее видела. И прочитала все подписи и комментарии, но все равно вот чего никак не пойму. — Отхлебнула газировки. — Критик и искусствовед из меня никакой, однако суть этого проекта, по мне, далеко не только в том, что он странный и провокационный.

— Ну, не знаю, предполагалось просто, что люди, как бы, подумают и проникнутся темой. Прочувствуют инстинктивную реакцию. Я сама как-то не задумывалась… просто сроки поджимали, надо было сдавать этюды.

Рене покачала головой.

— А чего ж ты тогда пялилась на мое пузо?

— Что? Я...

— Да ладно, со мной такое нередко случается. Я набрала уже… в общем, в последнее время изрядно поправилась, а гардероб обновить не смогла. Вот пузо и выпирает, трудно его не заметить. Народ пялится, понятное дело. Но твой взгляд… вот такие я ловила нечасто. — Взялась за живот обеими руками и колыхнула туда-сюда, наблюдая за Абби, которая отчаянно пыталась смотреть в глаза собеседницы. — Что сейчас творится у тебя в голове?

Абби отвела взгляд.

— Тебе-то зачем?

Рене отложила бутерброд.

— Потому что я застряла в этом городишке дольше, чем хотелось бы, и сама не знаю почему раз за разом возвращаюсь к твоей странной выставке. Постоянно захожу и смотрю.

— Но ее ведь установили вот только что...

— И еда. С тех самых пор, как я оказалась здесь, что-то неразрывное связывает меня и еду. Больше тридцати кило, Абби. Посмотри на меня — это все новоприобретенное. И я просто пытаюсь понять.

— Я вообще не понимаю, о чем ты.

Рене потерла переносицу.

— Знаю. Прости. Но прошу… просто поговори со мной… о своих рисунках. — И запихнула в рот остаток бутерброда, словно боясь проговориться о том, во что все равно невозможно поверить.

Абби глубоко вздохнула.

— Этот проект… о том, что мы забыли по собственной воле. — Она развела руками, подбирая слова. — О голоде и жажде, которые мы скрываем от себя. Есть многое, чего мы жутко хотели бы получить в реальной жизни, многое, что свело бы нас с другими людьми самым поразительным образом, однако мы всегда слишком сильно беспокоимся о том, что же будет дальше, что случится, когда мы пробудимся от этих восхитительных грез. И в итоге слишком многое остается несделанным, неслучившимся… столько радостей в конце каждого дня, которые мы так и не испытали.

Рене бросила в рот ломтик картошки.

— И та статуя в конце галереи — она получила то, чего хотела, и все остальное неважно. Все мы хотели бы быть как она. Она такая довольная. Вот что меня на самом деле завораживает. Есть нечто особенное — особенно чувственное — в самой мысли о том, чтобы брать от жизни все, что она может тебе дать прямо сейчас, не оставляя ничего на столе, преодолевая страхи перед грядущим...

— Жить, словно завтра никогда не наступит, — процитировала Рене старую поговорку, — ну, а в твоем изложении — есть, словно завтра никогда не наступит?

Абби пожала плечами.

— Ну, где-то так. Над точной формулировкой я как-то не думала… просто именно так мне показалось правильным.

— Мне почему-то тоже, — Рене икнула, прикрыв рот рукой. — Так, хорошо, к вопросу о «не оставлять ничего на столе» — ты свой сыр доедать будешь? Потому как если нет, о нем позабочусь я.

6

На часах высветилось 7:00.

Рене перекатилась на бок, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца. При этом дешевое гостиничное одеяло сползло, открыв упитанное тело зимнему сквозняку и напрочь прогоняя всякую надежду вернуться в страну сновидений. Живот вывалился из-под майки наружу, выплеснувшись на матрац.

Голосистое радио за стеной мало беспокоило ее, сливаясь с фоновыми шумами вроде свиста ветра за окном или скрипа кровати под тяжестью переходящей в сидячее положение Рене.

Так, первым делом — стянуть трусики. Кружевная ткань безжалостно впивалась в плоть сразу в нескольких местах, оставляя красные отпечатки. От майки тоже следовало избавиться: она едва прикрывала расплывшийся бюст, а лямки слишком плотно врезались в пухлые плечи и спину.

Проблемы с бельем Рене начала чувствовать, перевалив за девяносто. Груди слишком раздались в объеме и банально не влезали в бюстгальтер, а о том, чтобы выходить на люди без такового, не могло быть и речи. В нижней части туловища дела шли ничуть не лучше: ее бедные штаны в ключевых точках растягивались буквально до прозрачности.

Сегодня, однако, штаны стали еще одной проблемой: пока Рене, отчаянно пыхтя и извиваясь, пыталась впихнуть в них свои мясистые бедра, ткань банально лопнула по шву. Финита ля комедия.

То есть штаны лопались на ней не в первый раз, но обычно это происходило где-то в конце дня после особо сытной трапезы. Сегодня это случилось утром, на пустой желудок. Рене скорбно отложила в сторону то, что осталось от штанов, мысленно поблагодарив их за долгую службу.

Натягивать свитер также не было особого смысла: в последний раз он доставал ей ровно до пупка, оставляя открытыми всю нижнюю половину пуза и складки на боках. На всякий случай Рене прошерстила багаж, однако все прочие предметы одежды там были еще теснее, рассчитанные на ее худенькую фигурку из прошлой жизни.

— Пора переходить в следующий размер, — заявила она, заворачиваясь в большое банное полотенце.

Она принялась стучать в дверь номера двести тридцать девять, пока не появился полувыбритый коммивояжер, как обычно, удивленно моргающий.

— Сколько хотите за пару предметов гардероба вашей супруги? — напрямую спросила Рене, открывая кошелек.

— Чего?

— Я хочу купить кое-какую одежку попросторнее. Если у нее на денек исчезнет пара вещичек из не самых любимых, она и не заметит. Скажите, сколько, у меня… ну, скажем так, достаточно наличности.

Пока сосед копался в чемодане супруги, она воспользовалась весами.

— Сто два, — присвистнула Рене. — Плюс сорок пять кило с тех пор, как я оказалась в этом городишке… даже удивительно, как это шмотки вообще продержались так долго.

Он вручил ей стопку одежды.

— Здесь блузка и юбка. Но вам будут великоваты, — он позволил себе улыбнуться. — Вы злитесь, что перевалили за сто, а моя хозяюшка никак не спустится ниже ста сорока. Это из размеров, к которым она стремится, но все-таки...

Рене приложила к груди бледную блузку.

— Да, вы правы, будет свободновато… пока. Но мне не хватает и белья… какой у нее размер груди?

— Шестой, кажется, — неуверенно оторвался коммивояжер. — А как их вообще меряют? Никогда не интересовался.

— Просто дайте мне один лифчик. — Рене ухитрилась примерить его под полотенцем, не отворачиваясь и не устраивая ненужный сейчас сеанс стриптиза. — Хм, я думала, она будет побольше. Наверное, у нее большая часть ушла в бедра.

Собеседник почти кивнул.

— Тесновато будет, но пока сойдет, — решила Рене. — Пожалуй, попробую сегодня походить так, проверю на практике. Все лучше, чем то, что было раньше. — Развернулась к двери. — Спасибо большое, мистер Баллард.

— Откуда вы...

Ходить в свободной одежде было почти забытым уже блаженством. Ткань блузки свисала с холмов ее выпирающих грудей, занавеской развеваясь вокруг пояса и ниже; Рене исправила ситуацию, заправив подол блузки в юбку. Юбка же, скроенная с расчетом на персону килограммов этак на сорок одареннее в районе заднего фасада, требовала нестандартного запаха и тщательно подобранного пояса, иначе сползала при каждом шаге. В конце концов Рене, благодаря окружности собственной «талии», поборола и этот предмет одежды.

В мешковатом костюме она снова чувствовала себя стройной. Ну, почти. Сравнительно. Сколько дней кряду она активно придерживала свитер, чтобы ее пузо не вывалилось наружу! Рене покрутилась перед зеркалом, наслаждаясь главным плюсом новой одежды: свобода, теперь есть куда расти.

Свобода белозубой улыбкой прорвалась наружу, когда Рене возникла в вестибюле. Фил оторвался от компьютера и вежливо поздоровался с ней. Обычно, увидев ее «впервые», он скользил взглядом по пузу собеседницы; теперь же, когда сия выдающаяся подробность осталась скрытой в просторной одежде, клерк лишь мимолетно прикидывал, какого размера она там на самом деле.

— Чем могу помочь, мэм? — проговорил он. — Если вы хотите выписаться, возможно...

Взмах пухлой руки.

— Замело. Да, знаю. Послушай, Фил, ты с кем-нибудь сейчас встречаешься?

Он замер, взглядом изучая ее.

— Я… что? Э. Ну, нет. — Он бросил настороженный взгляд вправо-влево, изображая профессиональную сосредоточенность.

— Хм. А каких именно ты любишь? — Она наклонилась над стойкой. — Особые предпочтения у тебя есть? В этом городке они, похоже, есть у всех.

— Мэм, я… я на работе, и это...

Рене закатила очи горе.

— И вот так каждый раз. Трудно наводить мосты с тем, кто каждое утро о тебе забывает. — Побарабанила пальцами по краю стойки и направилась к двери. — Ладно, завтра попробую работать тоньше. А может, если я подойду сегодня чуть позднее, когда ты соскучишься от одиночества, ты будешь более расположен к вдумчивой беседе...

Он моргал, явно не понимая ни слова, а Рене остановилась у дверей.

— Слушай, ну хоть скажи, какой у тебя любимый цвет. Что угодно.

— Зеленый, — выдохнул клерк.

— Зеленый, — повторила она, потирая виски. — Завтра я задам тебе другой вопрос, приготовься.

— Завтра у меня выходной, меня не...

— О, ты будешь здесь.

Новая одежда воистину была давно желанным благословением. На нее пялились заметно меньше, чем обычно, когда Рене добралась до кафешки, и сомневающийся взгляд хозяйки сменился привычной для нее дружелюбной улыбкой. Даже после того, как она превзошла себя в количестве съеденного за завтраком, Рене почти спокойно встала и могла вполне уверенно передвигаться — а все благодаря одежде, рассчитанной на более корпулентную особу.

Икнув в ладонь, она еще раз просмотрела красиво оформленное меню. Все это время она перебирала многочисленные варианты вафель, оценивая каждое блюдо в меню самым простым образом: заказать все и съесть в один присест столько, сколько сумеет. И вот сегодня она наконец закончила с вафлями и, несмотря на тяжесть в желудке, облизнулась: завтра настанет черед блинчиков.

— Как, вкусно было? — спросила хозяйка, довольно созерцая опустевшие тарелки. — Понравился первый визит в наше маленькое скромное заведение?

— О, было весьма сытно, — отозвалась Рене.

— Я рада. Надеюсь, как-нибудь вы снова к нам заглянете.

Не без труда Рене выдвинулась из альковчика.

— Можете быть в этом уверены. Мне еще осталось осилить четыре страницы меню.

Придерживая руками пузо, она добралась до главной площади. Там присела, чтобы лучше переваривалось, и заодно поглаживая вздувшееся хозяйство, лениво наблюдая, как мэр руководит подготовкой к фестивалю. Что именно у нее в планах — Рене знать не знала: на открытии народу было мало, а основная активность празднества запланирована на субботу… которая так никогда и не наступит.

Когда урчание в желудке несколько утихло, она поднялась и прогулялась вдоль магазинчиков. Словно в детской считалке, она указывала пальцем по очереди на каждую из дверей, и остановилась на музыкальном киоске. Пригладила кудряшки, проверила макияж в ближайшей витрине и вошла внутрь.

Из динамиков выплескивалась все та же ритмичная жуть. Кассир-дикобраз кивнул Рене и вернулся к своему этюднику. Подойдя, Рене рассмотрела довольно подробный набросок медузы, плывущей сквозь космические пучины.

— Привет, — кашлянула она.

— Вам помочь что-нибудь найти? — отозвался он, не поднимая взгляда.

— У меня просто есть пара вопросов, — она скрестила руки на груди. — У тебя какая любимая группа?

Он фыркнул и ткнул большим пальцем в музыкальный центр.

— Вот эта, которая сейчас и играет.

Рене покачала головой, поморщившись от воплей на высоких тонах.

— О нет, ты просто хочешь, чтобы люди ассоциировали с этой группой тебя, мол, так круче. Такие тараканы есть у всех нас. А я хочу знать, с какой группой ты на самом деле мысленно связан, на личном и эмоциональном уровне… в общем, та, которую ты слушаешь дома наедине с самим собой.

Взгляд его впился в нее, она пожала плечами.

— Судить — не мое дело. Чистое любопытство.

— Ладно. Ты все равно нездешняя, и вряд ли я еще хоть раз увижу тебя… почему бы и нет. — Он наклонился и почти прошептал: — «Сибариты». Знаю, фольк-музыка совершенно не в стиле парня из такого вот магазинчика, но про тараканов ты сама сказала.

Рене важно кивнула, отчаянно стараясь не расхохотаться.

— И чем они такие особенные?

— А не знаю. Когда был помоложе, мне понравились их стихи. Знаешь такую песню, «Эльфийский пир»? Я прятался под одеялом и слушал, воображая, что я где-то далеко-далеко и наконец могу делать все, что хочу...

— Да, конечно. «Сибариты». «Эльфийский пир». Мечты. Поняла. — Она потерла виски. — Так, значит… ты вырос в этом городке?

— Я… ну да, всю жизнь тут и провел. — Нахмурился, глядя куда-то в пространство. — Однажды почти удалось выбраться. Подумал, что было бы классно учиться за пределами штата, подал документы в универ Талии, подумал, что если осилю там консерваторию, смогу стать настоящим музыкантом. Но на стипендию я не прошел, а платное не осилил бы, вот теперь и сижу здесь, изображаю из себя крутого панка и нонкомформиста.

Рене окинула взглядом магазинчик, одними губами повторяя избранные слова для запечатления в мозгу.

— Что-нибудь еще? — уточнил он, вздернув бровь.

— Пока на этом все. Но завтра я зайду еще раз.

Рене пригладила кудряшки, проверила макияж в ближайшей витрине и вошла в музыкальный киоск.

Из динамиков выплескивалась все та же ритмичная жуть. Кассир-дикобраз кивнул Рене и вернулся к своему этюднику. Подойдя, Рене рассмотрела набросок медузы.

— Привет, — кашлянула она.

— Вам помочь что-нибудь найти? — отозвался он, не поднимая взгляда.

— Да, вообще я ищу что-нибудь от «Сибаритов», — она скрестила руки на груди. — Знаешь таких?

Голова его вздернулась.

— Я… и не думал, что их еще кто-то знает. Ты… тебе они нравятся?

Она изобразила удивление.

— О, еще как. Они — это нечто. — Рене задумчиво уставилась в невидимую даль. — Когда была помоложе, мне понравились их стихи. Знаешь такую песню, «Эльфийский пир»? Я пряталась под одеялом и слушала, воображая, что я где-то далеко-далеко и наконец могу делать все, что хочу..

Кассир кивнул, челюсть его восхищенно отвисла.

— О да, как я тебя понимаю.

— Я даже написала заметку о них… — Она замялась, подавив гримасу боли. Блинчики — свой вчерашний рекорд она таки побила, — все еще лежали тяжелым комом у нее в желудке. — Когда я еще училась в «Талии»...

Глаза его чуть не вылезли из орбит.

— Ты поступила в Талию?

— Угу. Обошлось хоть и не дешево, но оно того стоило. Сумела избежать предначертанной мне участи, — черт, как же там было… — и не изображать из себя крутого панка и нонкомформиста.

— Ух ты. Просто ух. Ты… — он усмехнулся, явно собственным мыслям. — Послушай, я понимаю, что мы всего пять минут знакомы, но… может быть, ты...

Она наклонилась над стойкой, махнув ресницами.

— Может быть, я что?

Застегнув блузку, Рене выглянула из-за жалюзи. Снова начался снегопад, поскольку день клонился к вечеру.

Продавец сполз со стола и потянулся за штанами.

— Ух ты, — выдохнул он. — Просто ух.

В кабинете словно пронесся небольшой контролируемый ураган, который поломал стул, сбросил со стен несколько дипломов и смел со стола большую часть папок с бумажками.

— Определенно ух, — промурлыкала Рене, наслаждаясь расслабляющим «послевкусием». — А насчет беспорядка в бухгалтерии можешь не беспокоиться — мы тут, конечно, славно поразвлеклись, но утром ты все равно обо мне и не вспомнишь.

Он замер с незастегнутой рубашкой.

— Чего?

— А, неважно. Просто… спасибо за хорошее настроение. — Она приподняла пузо, чтобы заправить блузку.

— Пфф. Это тебе спасибо. Ты словно… знала все, что мне нравится. — Он вдохнул, медленно выдохнул. — Ты же не уедешь вот так сразу?

Оправив блузку и юбку, она ответила:

— Ужин у меня уже запланирован.

— Но мы еще как-нибудь встретимся?

— Может быть. Я еще не закончила перебирать меню, так что к тебе смогу вернуться лишь некоторое время спустя. Но… у меня есть все время, сотворенное господом, а ты все равно никуда не денешься. — Рене притянула его к себе и поцеловала на прощание. — В любом случае спасибо, что помог нагулять аппетит.

В дальнем конце площади находился бар, призывно подсвечивая вход мерцающей неоновой вывеской. В принципе Рене заглянула сюда полюбоваться на разрекламированную всей округе коллекцию в сотню с лишним сортов домашнего пива, но тут взгляд ее нашарил большое объявление над кухонной дверью.

Выбор блюд здесь был довольно скудным, Рене уже перепробовала все — все, кроме, оказывается, одного.

— А что это у вас там за «испытание для обжоры»? — перекрикивая гомон собравшейся в канун выходных толпы, поинтересовалась она.

Бармен с бочкообразным торсом вздернул бровь.

— Это наш повар однажды изобрел, хотел повеселиться над наивными туристами. Это вроде как бургер, только размером примерно с человеческую голову, с начинкой на целую семью и горой жареной картошки с чили и сыром. Весит вся эта композиция килограммов семь.

Рене кивнула на объявление.

— Тут сказано, фото всех, кто это осилит, будет висеть на стене. Но… я что-то ни одной фотографии не вижу.

— Ага.

Она глубоко вздохнула.

— Ну ладно же. Передайте тогда повару, что в городе появился наивный турист.

Рене застонала, собирая расфокусировавшиеся глаза в кучку. Когда она преуспела в последнем, то обнаружила, что на тарелке осталась еще почти половина бургера и большая часть картошки.

Бургер состоял из нескольких пухлых лепешек, разделявших прослойки из плавленого сыра и соусов, сложенных в неустойчивую промасленную башню, в данный момент полусъеденную. Сия пизанская башня покачнулась влево, вправо, и съехала вперед.

Рене сползла на спинку скамейки, бесславно побежденная. Вздувшийся живот ее громко жаловался на жизнь, на лбу блестела испарина, красные от натуги шеки вздрогнули, когда она приглушенно икнула.

Бармен обошел ее и взял тарелку.

— Если вас это утешит, вы продвинулись дальше многих.

Рене икнула еще раз.

— Мне просто нужно… еще раз попробовать. Практика… ик… с практикой приходит… ик… совершенство.

— В том-то все и дело. Правило этого испытания — один человек, один бургер, одна попытка.

Затуманенным взором она провожала бармена.

— Ну уж нет. Ик… даже если не вышло сразу...

7

Рене застонала, собирая расфокусировавшиеся глаза в кучку. Когда она преуспела в последнем, то обнаружила, что тарелка пуста.

Все, что осталось от «Испытания для обжоры» — ломтик пропитанной сырным соусом жареной картошки в ее руке. Рене воздела его над головой, демонстрируя всему бару, и отправила в рот.

И с триумфом откинулась на спинку скамейки. Вздувшийся, туго набитый живот выпирал под блузкой, счастливо урча, гладкий и круглый как булка для бургеров. Она спокойно возложила на него обе ладони, вдохнула и громко икнула, не трудясь прикрыть рот.

Собравшаяся вокруг стола толпа взорвалась аплодисментами. Местный повар, тощий юнец в фартуке, смахнул сальную слезу.

— У вас получилось, — выдохнул бармен, — никто с подобным даже близко справиться не мог, а вы сумели.

Рене огладила пузо.

— Где там ваш фотоаппарат?

Повар шагнул вперед.

— Я просто хотел сказать… это было просто невероятно.

— Ну, я обожаю достойные вызовы, — фыркнула она. — Можно сказать, уже привыкла бить рекорды.

Рене застонала, глаза ее были полуприкрыты, пока она сражалась с очередной ложкой «Снежной королевы»; а когда вдруг ложка ничего не зачерпнула и глаза пришлось открыть, она обнаружила, что громадная миска пуста.

От особого праздничного шедевра в кафе-мороженом остался последний ломтик банана, который Рене отложила в сторону с самого начала. Рене воздела его над головой, демонстрируя всем, подмигнула и отправила в рот.

Локтями она опиралась о прилавок, а ее пухлые бока нависали над краями сидения, как бока шарика мороженого — над вафельным конусом. Она икнула, прикрыв рот ладонью.

Завороженная толпа взорвалась аплодисментами. Ребенок, чей день рождения как раз отмечали, смотрел на нее круглыми глазами: его друзья едва сумели расправиться с половиной того, что заказали на праздничный стол.

— Вот это да, — восхищенно прошептал он на ухо своей многотерпеливой матери.

— Не обращай на нее внимания, — бросила та, отворачиваясь; Рене тем временем запустила руку под блузку, оглаживая вздувшийся живот.

Мальчик отвернуться не смог.

— А мама говорила, если есть много сладкого, растолстеешь, — проговорил он.

— Солнышко, — прошипела мать, — не груби.

Рене ухмыльнулась.

— Твоя мама права. Так что если не хотите растолстеть, отдайте мне все сладкое, что у вас осталось.

Рене утробно заворчала. Взгляд ее скользил по меню пиццерии; заказать, что ли, еще сырных палочек, или уже поздно?

Широкий алюминиевый поднос на столе перед ней был пуст. Все, что осталось от самой-пресамой-большой-пиццы-со-всеми-добавками — корочка от последнего ломтя. Рене воздела его над головой, демонстрируя всем, подмигнула и отправила в рот.

Затем снова опустилась на хлипкий пластиковый стул у прилавка; ножки стула от нагрузки чуть сплющились, но пока держали. Раздувшееся пузо натолкнуло Рене на внезапную мысль:

— А кальцоне у вас большие? — спросила она.

Собравшиеся за прилавком повара и курьеры, не веря собственным ушам, смотрели друг на друга. За их спинами звонил телефон, но подойти было некому.

— Да, обычно в снегопад тут скукотища, — заметил курьер.

— А ведь там была двойное тесто, — выдохнул повар.

Рене похлопала по животу.

— Для желудка двойной вместимости.

— Вы… вы ведь это несерьезно насчет кальцоне?

— Даже не знаю. — Она снова посмотрела на меню, затем на одного из курьеров. — Но, может быть, это будет «на вынос и с доставкой». Господа курьеры, как вы думаете, меня можно загрузить в какую-нибудь из ваших машин?

Рене хихикнула. В глазах стоял туман. Сфокусировав их и опустив взгляд, она убедилась, что целая батарея пластиковых стаканчиков на столе перед нею уже пуста.

От всего пивного изобилия остался лишь красный стаканчик в ее руке, наполненный до краев, с дымящейся шапкой пены. Рене воздела его над головой, демонстрируя всем, подмигнула и начала вливать в глотку под хоровое скандирование «Пей до дна, пей до дна, пей до дна!..»

Смяла в кулаке опустевший стаканчик и отбросила вон. Потеряла равновесие, рухнула на столик для пинг-понга, опрокинув его вместе со всеми пустыми стаканчиками, которые благополучно раскатились по полу. Рене плюхнулась на пол, чувствуя, как в утробе плещется выпитое пиво.

Одобрительно засвистев и захлопав, «братья»-студенты помогли ей подняться, а немногочисленные «сестры», которые осмелились зайти в пивнушку, наблюдали из угла, и во взглядах их были ужас и зависть.

— Пивное пузо, говорите? — пробормотала одна из них.

Рене похлопала по животу.

— Зачем цепляться за пресс из шести бутылок, если можно заиметь полный бочонок?

— У нас новый чемпион! — провозгласил студиозус.

— Самая-самая, это я! — пропела Рене, раскачиваясь из стороны в сторону. А теперь пусть кто=нибудь докатит меня до дому.

Рене зевнула и посмотрела в потолок: хорошо, но хотелось бы побольше. Подняла руки над головой, потянулась и одернула задравшуюся блузку. Тарелка перед ней была пуста, от последней порции вермишели не осталось ничего, разве что пятна чесночного соуса — и кусок хлеба у нее в руке. Рене промакнула хлебцом соус, продемонстрировала своему кавалеру, подмигнула и отправила весь хлеб целиком в ненасытный рот.

Пока жевала, чуть подвинулась по скамейке, задевая пузом за край стола, и дотянулась до меню. Кавалер Рене, местный лавочник, который сам уже не был рад такому повороту событий, стоически перетерпел неудобства, пришпиленный к стенке альковчика ее обильным боком.

— Что бы мне еще заказать? — задумчиво облизнулась она. — Я думала насчет ригатони, однако что-то в желудке места осталось больше, чем я планировала изначально, так что, может быть, лазанью, она по крайней мере сытная...

— Как хо-хочешь, — заикаясь, выдал кавалер. — Если ты, конечно, еще не наелась...

Она потрепала его по щеке.

— Ты такой забавный. Конечно же, я еще хочу есть. И пить тоже… надо бы нам взять еще вина. Знаешь, когда я только оказалась в городе, я ничего не знала о вине. Но сейчас я стала ценителем. И желаю лучшего. Официант!

— Я и не знала, что у нас сегодня будет дегустатор с бездонной прорвой вместо желудка, — вполголоса заметила пухлая официантка, стараясь не смотреть в сторону альковчика.

Менеджер передернул плечами.

— Я тоже не знал. Она сказала, что корпорация планирует новое сочетание блюд как спецпредложение, и ее прислали из головного офиса протестировать пару вариантов.

Официантка вздернула бровь.

— И ты что, вот так вот запросто ей поверил?

— Я ее не узнал, но она явно из журналистов, новенькая в нашем округе, но опыта с головой, а ее кавалер работает у нас где-то в финансах. И о нашей франшизе она знает все, даже о наших рецептах, которые только еще в планах. Рвет подметки на лету… на каждый вопрос, который я пытался ей задать, у нее уже был готов ответ, словно она заранее знала, о чем я спрошу. — Он фыркнул. — Она практически заканчивала предложения вместо меня.

— Ну, пока что она закончила с очередной миской феттучине… и уже хочет сделать следующий заказ.

Ночь разогнала большую часть обитателей гостиницы по номерам. В вестибюле царила тишина. Сидящий за приемной стойкой Фил потер глаза, сражаясь со сном. Снаружи под чьими-то ногами захрустел снег — первый звук, который он услышал за последний час.

Когда он отвел взгляд от монитора, парадная дверь раздвинулась. Вытянув шею, клерк увидел Рене, которая ввалилась в вестибюль с довольной ухмылкой на пол-лица.

Она глубоко вздохнула, машинально почесывая бок. Одежда все еще местами была для нее слишком просторной, но вот в поясе казалась несколько тесноватой. Вздувшийся от съеденного и выпитого желудок выпирал под бледной тканью блузки и удерживал пояс юбки, не позволяя ей соскользнуть.

— Эй, Фил… — позвала она, двигаясь к стройке, ее округлости раскачивались с каждым шагом, даже вроде как скрытый просторной блузкой живот. А подчеркнутое парой расстегнутых верхних пуговиц декольте магнитом притягивало взор.

Фил сглотнул.

— Да, мэм? Двести тридцать седьмой… Рене, верно?

Она оперлась о стойку, выпятив грудь, лицо ее горело румянцем.

— Это я. Послушай, я… — она поморщилась. — Прощу прощения. Ветер в голове. Слишком много вина и несколько чересчур плотный ужин. Кажется, я потеряла карточку.

— О, никаких проблем. Сейчас сделаю вам еще одну.

— Спасибо, Фил, ты лучший. — Рене повернулась к двери. — А, вот и ты! Я уж боялась, что ты передумал.

«Дикобраз» из музыкального магазинчика вошел, стряхивая снег со своей кожанки, покрытой художественными заплатами.

— Возвращался за тем альбомом, который ты помянула… «Эльфийский пир», помнишь? — пересек вестибюль и остановился рядом с Рене, в руке его была плоская коробочка с компакт-диском.

Она обхватила его за пояс и ткнулась в его плечо.

— О, прекрасно помню. А теперь пошли наверх и я покажу тебе настоящий пир.

Старательно глядя в сторону, Фил протянул ей ключ-карточку.

— Вот, пожалуйста, мэм. Надеюсь, вам у нас понравится.

— Уже нравится. И — да, пока я здесь, можешь организовать мне в номер поднос с закусками?

Фил отвел взгляд от монитора, когда парадная дверь раздвинулась. Вытянув шею, он увидел Рене, которая с шорохом ткани прошествовала в вестибюль с удовлетворенной ухмылкой на пол-лица.

Она глубоко вздохнула, поглаживая бок. Одежда ее, местами сидевшая идеально, в поясе казалась слишком тесной. Раздувшееся пузо пивного формата выпирало под бледной тканью блузки и вынуждало пояс юбки сползти пониже.

— Эй, Фил… — вздохнула она, двигаясь к стройке, ее телеса ходили ходуном с каждым шагом, с трудом сдерживаемый блузкой живот так и норовил выкатиться наружу. Декольте, распирая немногие оставшиеся застегнутыми пуговицы, завораживающе колыхалось.

Фил сглотнул.

— Да, мэм? Двести тридцать седьмой… Рене, верно?

Она оперлась о стойку, умостив грудь на деревянную поверхность, взгляд ее расползался, а говорила она слишком громко.

— Это я. Послушай, я… — она закусила губу. — Прощу прощения. Перебор по коктейлям и многовато закусок. Кажется, я потеряла карточку.

— О, никаких проблем. Сейчас сделаю вам еще одну.

— Спасибо, Фил, ты сама доброта. — Рене повернулась к двери. — А, вот и ты! Я думала, что ты как опытный бегун обгонишь меня и уже будешь здесь.

Любитель пробежек из парка вошел, стряхивая снег со своей дутой куртки.

— Мне следует поучить тебя терпению? — он пересек вестибюль и остановился перед ней, вздернув бровь.

Рене подмигнула.

— Возможно, ты не заметил, но обычно я получаю то, что хочу… когда хочу.

Старательно глядя в сторону, Фил протянул ей ключ-карточку.

— Вот, пожалуйста, мэм… Надеюсь, вам у нас понравится.

— Уже нравится. И — да, пока я здесь, можешь организовать мне в номер поднос с десертами?

Фил отвел взгляд от монитора, когда парадная дверь раздвинулась. Вытянув шею, он увидел Рене, которая вперевалку прошествовала в вестибюль с хитрой ухмылкой на пол-лица.

Она остановилась, чтобы отдышаться, поглаживая вздувшееся пузо. Одежда ее, пойдя прорехами в нескольких местах, окончательно сдалась в поясе. Разбухшее пузо вываливалось из расстегнутой блузки, разорвав в процессе несколько пуговиц, и нависало над поясом расстегнутой же юбки.

— Эй, Фил… — пропыхтела она, двигаясь к стройке, ее жиры ходили ходуном с каждым шагом, особенно вырвавшийся из плена блузки оголенный живот. Когда она подошла вплотную, тяжело вздымающаяся грудь оторвала последнюю из пуговиц на блузке.

Фил сглотнул.

— Да, мэм? Двести тридцать седьмой… Рене, верно?

Она оперлась на стойку, груди угрожали выплеснуться из бюстгальтера и вывалиться прямо на деревянную поверхность. Взгляд ее остекленел, язык чуть заплетался.

— Это я. Послушай, я… — она замолчала, подбирая слово. — Прощу прощения. Слишком много выпивки. И крылышек. Очень много крылышек… ладно. Кажется, я потеряла… карточку.

— О, никаких проблем. Сейчас сделаю вам еще одну.

— Спасибо, Фил, ты всегда… на высоте. — Рене повернулась к двери. — А, вот и ты! Я знала, что должна была дать тебе фору.

Широкобедрая студенточка вошла, стряхивая снег с плаща.

— Я сомневалась, правда ли ты хочешь, чтобы я пришла… — она пересекла вестибюль и нерешительно остановилась перед Рене.

Та чмокнула ее в лоб.

— Ну конечно же, хотела, Тереза, а теперь ты моя на всю оставшуюся ночь.

Старательно глядя в сторону, Фил протянул ей ключ-карточку.

— Вот, пожалуйста, мэм… Надеюсь, вам понравится...

— Уже нравится. И — да, пока я… пока я здесь, можешь организовать мне в номер пару подносов с чем-нибудь вкусненьким?

Фил отвел взгляд от монитора, когда парадная дверь раздвинулась. Вытянув шею, он увидел Рене, которая ввалилась в вестибюль, хихикая.

Она замерла, покачиваясь, оперлась о стену, оглаживая свое пузо. Вся ее верхняя одежда куда-то подевалась, остались лишь трусики, которые явно больно врезались в пухлую плоть на боках, и лифчик, который едва сдерживал напор ее грудей. Раскормленное чрево громко урчало.

— Эй, Фил… — пропыхтела она, зигзагом двигаясь к стройке, ее жиры ходили волнами с каждым шагом, голое пузо раскачивалось маятником. Когда она подошла вплотную, лямки лифчика лопнули и левая грудь сползла ниже, а лифчик, зацепившись чашкой за сосок, закачался бесполезной тряпочкой.

Фил сглотнул.

— Д-да, мэм?.. Двести тридцать седьмой?..

Она рухнула на стойку, уронив голову в ладони, пальцы зарылись в складки второго подбородка.

— Это я. Послушай, я… — она икнула. — Прощу прощения. Очень уж забористую штуку выставили. Я думала, моего жира и тонны съеденного хватит, чтобы удержать градус… но… не хватило. Ик. ладно. Кажется, я потеряла… ик… карточку.

— О, никаких проблем. Сейчас… сделаю вам еще одну.

— Спасибо, Фил. Ты мой… ик… любимый… — Рене повернулась к двери. — А, вот и вы! Я уж боялась, что… поделиться будет не с кем.

Вошла Абби, а за ней тощий юноша из университетской книжной лавки; они отряхнули друг с дружки снег.

— Ни за что на свете не пропустила бы такого. Ты же обещала, что будешь моделью в моем следующем проекте, — кивнула Абби, пересекая вестибюль, и чуть не упала, когда Рене обхватила ее за плечи.

Былинка-художница казалась еще миниатюрнее рядом с ней, раскормленной и голой. Юноша-книжник также подошел к ним, и Рене закинула ему на плечи вторую руку, притянув обоих спутников к себе поближе.

— Народ, поверьте мне, я… я могу показать вам… ик… что значит — истинное чревоугодие.

Не отрывая взгляда от ее живота, Фил протянул ей ключ-карточку.

— Вот, пожалуйста, мэм… Надеюсь, вам… всем… понравится у нас.

— О, уже нравится. Ик! Да, пока я… пока я здесь, можешь организовать мне в номер… ну, не знаю… ик! Ужин? Да, сразу четыре порции, чтобы не бегать за добавкой!..

Фил отвел взгляд от монитора, когда парадная дверь раздвинулась. Вытянув шею, он увидел Рене, которая рухнула на пол вестибюля, хохоча как безумная.

Поднялась, оперлась о стол, обеими руками обхватив массивное пузо. Она была совершенно голой, кожа блестела от растаявшего снега, но от тела, разгоряченного усилиями тащить весь этот вес от самой парковки, валил пар. Пузо ее раздулось как шар, набитое до отказа.

— Эй, Фил… — прошептала она, неверным шагом двигаясь к стройке, ее плоть кряхтела и переливалась, свисающие груди раскачивались, задевая за выпирающую полку вздувшегося пуза. Ноги, однако, вскоре не выдержали, и Рее плюхнулась на полпути, растекаясь всем своим разжиревшим телом по полу.

Фил выбежал из-за стойки.

— Мэм! Мэм!.. Рене, с вами все в порядке?

Она лежала посреди вестибюля, обхватив руками шарообразный живот.

— Никогда лучше себя не чувствовала. Послушай, я… — она громогласно икнула. — Ох, как же мне у вас нравится. Ха. Должна признаться, Фил, у вас… в вашем городишке столько… столько такого, что я даже… ммм… ладно… я… э… карточка… ик...

— Хмм… Вы потеряли карточку. Я… сейчас сделаю вам еще одну. Но вам… э… может быть, нужна помощь?

— Спасибо, Фил. Ты всегда… здесь, чтобы помочь мне. — Протянув пухлую ладонь, она погладила его по шее. — Жа, мне нужна помощь. Мне нужен… ты.

Он кашлянул, покосился на дверь. Никого.

— Я?

Она притянула его ближе к себе.

— Я вычислила твой секрет.

— Я… не понимаю, о чем вы...

— Фил, я знаю, кто что любит. Обо всех знаю. Теперь знаю и о тебе. Чувствую, можно сказать. — Живот ее терся о него. — Помоги мне добраться до моего номера… и организуй еды побольше. Все, что хочешь, чтобы я съела. — Прижала его ладонь к своему животу, тугому как барабан, вряд ли туда влезет еще сколько-нибудь съестного. — Корми меня, Фил, скорми мне все, что пожелаешь… словно завтра никогда не наступит...

8

На часах высветилось 6:53.

Поморщившись, Рене как следует приложилась к пиву и покосилась на свою гостью.

— Тейлор, ты как?

Девушка из одежной лавки глупо ухмыльнулась.

— Лучше всех.

Она сидела на краю кровати, волосы всклокочены, из одежды только расстегнутый бюстгальтер — случайно зацепился лямкой за плечо. Освобожденные из кружевных чашечек груди свисали почти до колен.

Собственный бюст Рене, несколько более пышный, до колен свисать никак не мог — пузо мешало.

— Уверена? У тебя… — Рене поставила бутылку, подыскивая нужное слово. — У тебя лицо такое грустное вдруг стало.

— А, это. Пустое. — Залпом допив свою бутылку, Тейлор прибрала до кучи и опустевшую посудину хозяйки номера. — Даже смущаюсь сказать.

— После нынешней ночи смущаться уже как-то поздновато, — хмыкнула Рене.

Тейлор покраснела. Спрыгнула с кровати и неуклюже зашагала по комнате, обходя разбросанные там и сям тарелки и бутылки, ее сиськи и мягкий округлый животик колыхались от активных телодвижений.

— Просто… твои сиськи, понимаешь… я уже привыкла, что у меня — самые большие в округе, но твои… это просто ух.

Рене задумчиво взвесила одну из обсуждаемых подробностей в ладони, что послало волны по мягкой плоти вверх к ключицам и вниз по пузу.

— Да, они у меня выросли. Куда деваться — я толстею, вот они и увеличиваются.

— Ага, — кивнула Тейлор, сгружая пустые бутылки к батарее их товарок, — но мне просто стало завидно.

— Ты завидуешь мне?

Тейлор развела руками, саркастически усмехнувшись.

— Твоим сиськам. Они такие большие… — Она оперлась о стену, не доверяя надежности опоры собственных ног. — Знаю, девушке с большими сиськами странно хотеть большие сиськи, но… — Она вздохнула. — Такая уж у меня фишка. Всегда была. Вот всегда хотела иметь не просто большие сиськи, а нереально гигантские, иногда даже мечтала о таких, чтобы приходилось возить их перед собой на тележке из супермаркета.

Рене скорчила рожицу.

— Мне мое пузо скоро придется именно так и передвигать.

— Вот-вот, нереально… — Тейлор встряхнула головой, виновато потупилась. — Ох, господи, прости… зря я так ляпнула, я… наверное, выпила больше, чем следовало бы.

— Тей, да нормально все, ты сама видела, сколько я слопала за ужином. А потом на десерт… и в полуночный перекус. Как ты думаешь, мне стыдно, что у меня после этого такое пузо? — похлопала она по обсуждаемому месту.

Тейлор наклонилась, задевая сиськами колени, и зашарила в сумке.

— Мне точно надо еще выпить. Хочешь?

Рене пожала плечами.

— Ну давай — посмотрим, авось… ммм… успею выпить еще одну до того, как ты исчезнешь.

— Чего-чего? — с парой бутылок в руках, Тейлор снова плюхнулась на кровать и чмокнула Рене в губы. — Да я сто лет так не развлекалась, никуда я не собираюсь исчезать.

— Хорошо бы, — Рене покосилась на часы. 6:57.

Тейлор поставила бутылку на живот Рене.

— Что не так?

— Я… я застряла здесь. Как в ловушке… — вздрогнула она.

— Ладно тебе, всего-то на день. Завтра снег расчистят.

— Для всех остальных, да. Все они будут жить дальше, а я навсегда… навсегда застряну здесь, в этом странном бесконечном дне...

Тейлор погладила ее по пухлой щеке.

— Рене, я… я порядочно выпила, и мы познакомились только вчера после обеда, и я ни черта не знаю о твоей, в общем, жизни… но ты, именно ты, вернее всех моих знакомых можешь решить, чего ты хочешь, разобраться, чего именно хочешь, и получить то, что хочешь. Уж не знаю, какие у тебя там обстоятельства, но не видела еще никого, кто был бы… более способен выжать из своих обстоятельств все самое лучшее.

Она отставила пиво и взобралась на колени Рене, прижимаясь к ее разбухшему пузу. Огладила таковое, неторопливо и обстоятельно, наклонилась и снова припала к ее губам.

— Я тебе завидую, Рене. Все, кто тебя сегодня увидел, тебе завидуют. Все мы в этом городишке… просто трусы, мы слишком боимся быть такими, как ты. Мы боимся самих себя и лишь тихо надеемся, что однажды, может быть, станем такими, какими видим себя в мечтах — но прекрасно понимаем, что такого никогда не будет. — Она уютно умостилась на пузе Рене. — А вот ты другая. Ты — это ты. Ты… самая свободная персона, какие только были, есть и будут.

Рене поцеловала ее. Краем глаза заметив, что на часах мигает 6:59.

— Никуда я не собираюсь исчезать, — промурлыкала Тейлор. — И поверь, сегодняшнюю ночь я ни за что не забуду.

На часах высветилось 7:00.

Рене перекатилась на бок, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца. При этом дешевое гостиничное одеяло сползло, а живот выплеснулся на матрац. Тейлор не было, не было и признаков проведенной вместе ночи, словно наполненные страстью часы остались там, в стране сновидений.

Хотелось рвануть в одежную лавочку и продолжить то, на начало чего она потратила столько времени и усилий. Но Рене знала, что Тейлор встретит ее вежливо-безразличным взглядом, как совершенную незнакомку.

Голосистое радио за стеной заглушил долгое и громкое ворчание ее желудка. Податливая плоть живота колыхнулась, когда Рене перетекла в сидячее положение.

Желудок ворчал от голода, вздувшееся «после вчерашнего» пузо, тем не менее, по привычке требовало продолжения.

— Ты меня помнишь, — пробормотала Рене, любовно поглаживая пухлую плоть. — Ты никуда не исчезаешь. Ты ничего не забываешь.

Стиснула массивное пузо обеими руками, чуть приподняла.

— Каждое утро… ты единственное свидетельство прошедшего дня. Единственное доказательство, которое у меня остается… — Еще раз стиснула и отпустила, наблюдая, как жиры колышутся, прежде чем придти во временное равновесие. — И если мое большое пузо, продолжающее расти — единственная константа реальности, если мой… вес — единственное наследие здешней жизни… что ж...

Телефон на тумбочке находился почти в пределах досягаемости. Кровать жалобно скрипнула, когда Рене дотянулась до него и набрала номер.

— Дежурный слушает, — ответил голос Фила.

— Привет, это комната двести тридцать семь, — она подняла палец, напоминая себе, что нужно представиться. Филу так вроде бы легче. — Меня зовут Рене.

— Здравствуйте, Рене. Я Фил. Я могу вам чем-то помочь нынче утром?

— Именно, Фил, именно. Я решила, что сегодня не хочу вылезать из кровати, так что мне потребуется обслуживание в номер. И немало.

— Э… да, конечно. Что вам принести?

Рене хихикнула, доставая меню.

Через полчаса раздался стук в дверь, а вместе с ним скрипнули колеса тележки.

— Да, войдите, — буркнула Рене, ныряя под одеяло, чтобы не разгуливать голышом. Изголодавшийся желудок отчаянно урчал.

Снова постучали.

— Мэм, ваш завтрак...

— Знаю, Дженет, — вздохнула Рене. — У вас есть универсальный ключ. Просто везите сюда все, что есть для меня. Мне не хочется вставать.

Замок со щелчком отворился, и Дженет втолкнула тележку в номер. Двухъярусный поднос был нагружен блинчиками, сосисками, ветчиной, яичницей, драниками и гренками, там же стоял и графинчик с «мимозой» — смесь шампанского с апельсиновым соком. Тележку горничная оставила рядом с кроватью, как Рене и велела, смерила ее жестким и чуть презрительным взглядом — это ж надо, так разожраться, — и удалилась, прикрыв дверь за собой.

Не обращая внимания на мнение какой-то там горничной, Рене занялась завтраком. Она жадно забрасывала в рот пищу, словно не заснула обожравшейся до отвала пирожными, мороженым и пивом, едва прерываясь, чтобы вдохнуть чуть-чуть кислорода. Очищая тарелки, она просто отставляла их в сторону — на тумбочку или прямо на пол.

С последней тарелкой на могучем холме ее пуза, сироп стекал с краешка, собираясь в каверне пупка, Рене сомкнула веки. «Мимоза» ласково туманила сознание, и она задремала.

Пару часов спустя ее разбудила боль в животе. Без тени сомнений Рене потянулась к телефону, отчего тарелка тут же соскользнула с ее разбухшего пуза.

— Дежурный слушает, — ответил голос Фила, перекрикивая шум толпы в вестибюле.

— Привет… это снова я… Рене. Готова обедать.

— Что, уже… — Он закашлялся. — Да, мэм, конечно. Вы в двести тридцать седьмом? Сейчас оформлю заказ.

— Чудесно, только найду меню. А пока я ищу… который там сейчас час?

— Почти одиннадцать, мэм.

— А, хорошо. Значит, в том конце вестибюля сейчас в кресле сидит очень симпатичный мужчина. Светлые волосы, рельефное лицо, очки, мощные бицепсы, и он читает книгу.

Пауза.

— Я… да, я его вижу. Это ваш друг?

— Скоро им будет. Можете попросить его на минутку подняться ко мне? А то мне скучно.

— Прошу прощения?

— Он скажет «да», просто скажите ему, что это… так, какая у него фишка? А, да. Скажите, что это насчет игрушки у него в чемодане. — Рене задумчиво почесала краешком меню складку двойного подбородка. — Хотя нет. Знаете что? Не надо.

— Не надо? Вы хотите отменить заказ?

— Нет, отменить того мужика с книгой. Все равно утром его не останется. Зато останется кое-что другое, и вот этого я и хочу.

— Чего именно, мэм?

— Обед. Хочу обед.

— Ладно. Так… — Фил кашлянул. — Что вам принести?

Рене положила ладонь на пузо.

— Несите все.

9

На часах высветилось 7:00.

Рене хотела повернуться набок, однако осталась лежать, глядя в потолок, придавленная к кровати весом собственного живота. Она стянула набок дешевое гостиничное одеяло, слишком разгоряченная, чтобы беспокоиться насчет зимнего сквозняка, и опустила взгляд на свое могучее пузо. Даже пустое, как сейчас, оно вздымалось горой и перекрывало вид на нижнюю половину телеэкрана. Груди ее разметались, придавив ключицу, подмышки и плечи, сдвинутые в стороны и вверх громадой пуза. Еще немного, и начнут давить на шею.

Голосистое радио за стеной воспринималось ничего не значащим фоновым шумом, частью каждодневной рутины.

Чуть приподнявшись, Рене откопала в складках сала на спине остатки своих трусиков и маечки. То, в чем она когда-то спала, каждое утро волшебным образом снова оказывалось на ней — но поскольку, в отличие от ее тушки, оставалось прежнего размера, тут же и лопалось под напором многопудовых жиров. Рене положила старую маечку себе на грудь, презрительно сморщившись: да уж, теперь ей этого лоскутика хватит разве что на лямку от бикини.

Сбросив тряпки на пол, она потянулась к телефону. Пухлая рука не дотянулась, однако Рене, полусонная, даже и не подумала, что может поерзать и придвинуться поближе.

— О нет, — хихикнула она, все ее тело всколыхнулось. — Я застряла.

— Похоже, все мы здесь застряли, — отозвался радиоведущий, завершая неутешительный отчет о погоде.

Рене повернулась к стене, в сторону голоса.

— И ты, человек из радиоприемника, осмеливаешься жаловаться, что застрял, — фыркнула она. — Ты понятия не имеешь о том, через что прошла я. И я хотя бы научилась получать от этого удовольствия — от вас, скучных идиотов, запертых в ваших скучных, никогда не меняющихся клетушках, которые вы зовете жизнью, — о, я могу вам кое-что показать.

Желудок ее заурчал. Рене силой воли вздернула себя в сидячее положение, сложив руки на животе.

— Я могу вам кое-что показать, — повторила она и прищурилась.

С четвертой примерно попытки она сползла с кровати и встала. Ноги немедленно принялись жаловаться: несколько последних дней она провела сугубо сидя или лежа, просто позволяя себе толстеть. Опираясь на шкаф и стол, она добралась до ванной, пол стонал под ее тяжестью.

Утренний душ оказался процессом непростым и небыстрым. В кабинку она едва втиснулась, а внутри постоянно задевала за холодное стекло. Мыть пришлось весьма и весьма обширную поверхность, а под конец у нее и вовсе закончилась горячая вода.

Чистая, хоть и утомленная, она села на край кровати, вытираясь и обдумывая, как все организовать.

В багаже у нее давно не осталось ничего, что Рене могла хотя бы накинуть сверху. Стучаться к соседям также без толку: она давно переросла гардероб мадам из двести тридцать девятого, а весы у них были рассчитаны только на сто восемьдесят кило — этот рубеж Рене перекрыла еще до того, как перестала выходить из номера.

Она скользнула взглядом по своему отражению в зеркале. Разбухшее, все в растяжках пузо выплескивалось на матрац, собственной тяжестью раздвигая ее ноги. Груди с заметными полосками вен свисали на него и по бокам, комьями жира скрывая ее тучные плечи. Обернувшись, Рене обнаружила, что под ее тяжестью нижний край матраца заметно просел, а дальний поднялся чуть ли не на уровень ее же плеч.

— Взгляды в спину тебе обеспечены, — сообщила она собственному отражению, перетекая в вертикальное положение.

Завернувшись в простыню как в римскую тогу, она вперевалку прошествовала к двери и по коридору до самого лифта. Нажимая кнопку, Рене уже изрядно запыхалась.

В вестибюле головы всех присутствующих повернулись к ней. Из лифта она вышла, как античная богиня плодородия, облаченная лишь в тонкую белую ткань. Глаза у кого округлялись от изумления, у кого критически сужались; у Фила, так и вовсе полезли на лоб от безмолвного восхищения.

— Мне нужна твоя машина, — пропыхтела ему Рене, добравшись до стойки.

Он аж закашлялся.

— М-моя машина?

— Я ее одолжу на время. Подгони к дверям. Сейчас же.

И пока растерявшийся дежурный не спросил еще о чем-то, развернулась и двинулась в гостиничный ресторан. Суета вокруг континентального завтрака замерла, официантка застыла соляным столпом с полным подносом исходящих паром блинчиков в руках.

Рене уверенным жестом взяла за плечо рыжую женщину, привлекая ее внимание, а заодно для опоры. Та поморщилась, вынужденная терпеть такую нагрузку, но слишком нервничала, чтобы пошевелиться.

— Дженет, — позвала Рене официантку, — вот эту любезную даму зовут Шэрон. Она влюбилась в ваши здешние овсяные блинчики еще когда девочкой проезжала через ваш городок, и когда они с супругом — вот он сидит, — отправились в вояж, убедила его сделать небольшой крюк и заехать к вам, чтобы вновь их попробовать. Она все утро ждет, пока вы вынесете блинчики.

— Ладно, — пробормотала Дженет.

— Шэрон, они на самом деле такие же вкусные, как вам помнится, — продолжила Рене, — просто утром столько народу, что поднос очищают, а вы так и не успеваете их попробовать. Так что сейчас Дженет поставит поднос прямо перед вами, и вы будете их лопать сколько влезет, пока и шевельнуться не сможете.

Шэрон неверяще уставилась на нее.

— Мы что, знакомы?

— Нет, Шэрон, но я знаю, что нынче под утро вы видели сон как раз об этих самых блинчиках. Знаю, что вы боитесь, что настоящий их вкус не оправдает вашей детской ностальгии — и знаю также, что вам нечего боятся. Кому, как не мне, знать, какой же это кайф, набить желудок этими блинчиками… и вы скоро узнаете.

Покачав головой, Дженет отмерла и вернулась к своим обязанностям. Рене шагнула вперед и подняла палец.

— А еще я знаю, что Дженет любит порой, вернувшись на кухню, спереть с гриля полоску жареной ветчинки. Это нормально, ваш труд этого достоин. Я знаю, что вы закончили кулинарную школу и хотели бы работать в настоящем ресторане, а не в дешевой гостинице у черта на куличках. Но поверьте, ваши труды очень даже ценят. Я так точно, в последнее время имела все возможности для этого. Позвольте и Шэрон оценить, здесь и сейчас.

У Дженет аж челюсть отвисла, но она медленно повернулась и поставила поднос с блинчиками на стол Шэрон.

Фил откашлялся.

— Мэм, вы хотите, чтобы я вызвал вам такси? И может быть… вы сперва пожелаете одеться?

Рене развернулась к дрожащему клерку, упираясь в него пузом.

— Я хочу, чтобы ты подал машину. Свой микроавтобус. И да, одеться я пожелаю, но сперва мне нужно, чтобы ты кое-куда меня отвез.

— Отвез? Я?!.. но… Я не могу уехать из гостиницы, ведь я на дежурстве...

Шаг вперед, и ее пузо прижало Фила к стене.

— Машину ко входу, — повторила Рене.

Он поперхнулся и сглотнул.

— Куда мы едем?

Она с ухмылкой потянулась за сумочкой.

— В одежную лавку. Но сперва, пожалуй, перекусим. Да, и я позаимствую тут ручку, хорошо?

На площади прохожие останавливались, разинув рот, когда мимо прошествовала Рене. Поверх простыни она завернулась еще и в толстый плед, но зрелище все равно было еще то.

Остановившись, она повернулась и протянула в окошко Филу целую стопку записок.

— Думаю, тут все, что тебе понадобится для первого раунда переговоров. Только чтобы все было сделано строго по порядку, и именно в то время, какое я обозначила для каждого эпизода.

— Ты все спланировала? — Фил удивленно скользнул взглядом по первым трем листкам. — В таких подробностях? Откуда ты все это знаешь? Откуда ты вообще хоть что-то из этого успела узнать?

— Я… скажем так, у меня было время, ладно? Ты лучше берись за дело, будет куда интереснее, чем в твой обычный рабочий день, это я тебе точно обещаю.

Он кивнул.

— Ну да. Хорошо. А, э, еда как же? Вроде у нас тут никто оптовых объемов готовых блюд не держит...

— Этим я займусь после того, как закончу здесь. Поверь мне, Фил, как найти еду в этом городке — я точно знаю, — подмигнула она. — И пошевеливайся, ты же не хочешь, чтобы этот желудок пустовал.

Он покосился на упомянутое место и судорожно сглотнул.

— Да, мэм, уже лечу.

— Ты самый лучший. — Придерживая одеяло, Рене отворила дверь одежной лавки «Большие размеры». — А, Тейлор, утро доброе, — пропыхтела она.

Заваленная тканями портниха, оправив пышный бюст, подняла взгляд.

— Э, доброе.

— Я Рене. Это я раньше звонила насчет примерки. Знаю, это все в последний момент и тебе, может быть, придется потрудиться… я, как видишь, барышня немаленькая. В общем, в качестве дополнительных чаевых я тут прихватила пару молочных коктейлей.

Увидев, что Рене держит в руках два больших стакана, Тейлор сделала круглые глаза.

— О, я… мне не надо бы, — с глупым видом похлопала себя по животику. — Пытаюсь сидеть на диете, понимаешь ли. Но все равно спасибо.

— Это клубничные, как ты любишь. И я попросила добавить побольше взбитых сливок, как ты любишь. А кроме того, Тейлор, когда ты полнеешь — это самый приятный и самый надежный способ увеличить грудь. — Рене качнула туда-сюда собственным бюстом, прекрасно видным сквозь простынь. — Не веришь, на мою посмотри.

— Взгляни только на нее, — проговорил кассир, листая фото на своем телефоне, — какие бедра, эх!..

Коллега его согласно кивнул. Все утро в магазинчике при колледже не заглянуло ни одной живой души, и обсуждать больше было в общем нечего.

— Ты ее пригласил на свидание?

— Она на меня и не смотрит, — телефон скрылся в кармане. — Я уж и так к ней, и сяк, на всех ее соцсетях, а ответа нет.

— А может, попробуешь поговорить с ней, ну, знаешь, в реале?

Ответом стала удивленно вздернутая бровь, а потом в распахнувшуюся дверь ввалился нервный типчик, стряхивая снег с волос.

— Привет, браток, тебе нужна помощь?

— У меня… послание. — Посетитель посмотрел на него, кивнул, нервно сглотнул и извлек из кармана помятую стопку записок. — Да, как раз для тебя. «Тереза — лесбиянка», — прочел он.

— Чего? Как ты… ты ее знаешь? Ты вообще кто?

— Прости, но именно так тут и написано. Э… «Ты ей просто неинтересен,» — продолжал читать незнакомец. — «То же самое насчет Миранды, Брук и...» — в общем, тут еще пяток имен, думаю, ты понял. — Он кашлянул, скользнул взглядом по бумажке. — «Ты воешь не на те деревья. Никого из этих девушек не интересует то, что интересно тебе, то, от чего ты раз за разом пытаешься отказаться, потому что думаешь, что ты один такой, и в округе нет никого, кто зависал бы на том особом вебсайте...»

— Слышь, ты!

— «Но на самом деле ты не одинок. В городе есть еще кое-кто, с кем ты мог бы разделить свои фантазии. Если придешь в Трим… Тримальхион сегодня в девять вечера, тебе может и повезти.»

— Как-то не верю я в это везение, — проговорила библиотекарша, выглядывая из окна.

— Но это должно быть круто, — возразила ее подруга.

Снаружи «понтиак», пыхтя двигателем, выруливал со стоянки.

Библиотекарша покачала головой.

— Мы с ним только что крупно поругались как раз насчет этого. Он хочет сегодняшний вечер провести в апартаментах.

— Он может и не приходить. Все равно не умеет веселиться. Даже не знает, что значит «оторваться и расслабиться», то ли дело — ты.

— Я не… я больше так не делаю.

— Больше не веселишься?

— Уж точно не так, — она потупилась. — Слушай, я подумаю, но...

— Хорошо. Просто дай знать перед выходом, я тебя сориентирую.

Она поморщилась.

— Я думала, вписка будет у тебя.

— Уже нет. Я кое с кем пересеклась… у народа есть пара свежих идей. Так что собираемся в колледже. Тримальхион. — Достал коробку и положил на библиотечную стойку. — Еще мне велели передать тебе вот это.

— Студенческая вечеринка? Шутишь. — Библиотекарша поймала взгляд подруги, затем, пожав плечами, аккуратно вскрыла коробку. — Ой, нет… — выдохнула она.

В коробке находилась бутылка вина, комплект неприлично-черного белья и воротник. К бутылке была пришпилена записка.

— Тут сказано… — она прищурилась, затем широко распахнула глаза. — Майк весь вечер сегодня проведет, вызволяя машину со штрафплощадки. А я весь вечер проведу… вспоминая те чудесные выходные в Неаполе.

Подруга ухмыльнулась.

— Но я никому не рассказывала про Неаполь… — Она покраснела, закусила губу. — Кто, ты сказала, тебе это дал?

— Родная, смотри, что нам дал тот парень на стойке внизу, — позвал с порога постоялец из номера 239, держа подмышкой большую коробку из кондитерской.

Его жена вышла из-за угла, затягивая пояс халата, который отказывался запахиваться. Промеж крыльев халата свисало ее пузо.

— Ох, Джон, а как же моя диета?

Он свел брови. Гостиничный номер уже заполнил необоримый острый аромат свежайшей глазури.

— Солнце мое, у нас как-никак годовщина. По такому поводу можно и не отказываться от тортика.

— Да, но этого тортика тут больше килограмма. И вообще, откуда вдруг дежурный знает, что у нас годовщина?

Он пожал плечами.

— Тут ты меня поймала. Клянусь, я никому ничего не говорил. Да, и еще он сказал, мы приглашены на праздник сегодня вечером. Местные устраивают в колледже что-то типа концерта.

— Джон, ты серьезно?

— Родная, мы в любом случае застряли здесь до завтра. Ты сама говорила, что хочешь немного проникнуться жизнью маленького городка, чтобы эта поездка не была исключительно деловой.

Она строго посмотрела на него, затем пожала плечами.

— Что ж, посмотрим, как я буду себя чувствовать после встречи. Может, отдохнуть вечерком будет и неплохо. Как думаешь, дискотека будет?

Он закашлялся.

— Я так понял, там будет все.

— Что ж… тогда помоги мне найти лифчик.

Тейлор опустила мерную ленту.

— Вот честно, Рене, вряд ли мы сегодня найдем тебе лифчик. Тут просто нет никого, кто носил бы такой… размер. Уж извини.

— Да не за что извиняться. Я и не удивлена — во мне, я так полагаю… господи… ну, килограммов двести сорок или около того, и большая часть выше пояса. Не то чтобы я пыталась что-то спрятать, просто хочу иметь приличный вид сегодня вечером. Так что просто сделай что сможешь.

Тейлор потянула коктейль сквозь соломинку. Шум воздуха известил ее, что стакан опустел, так что она, поморщившись, отставила его в сторону.

— А что такого будет сегодня вечером?

— Устраиваю нечто типа вечеринки, — сообщила Рене. — Там, наверху, в колледже. Ты приглашена, кстати.

— В колледже? Ты вроде сказала, что ты не местная.

— Да, но я провела тут немало времени. И постоянно слышу, что там по выходным скука смертная, что студенты, которые все же остались в общаге, не знают, чем себя занять и как развлечься.

— И ты решила обеспечить развлечение? Показать нам, сирым, как надо проводить свободное время?

— Что-то вроде того.

— Что ж, удачи. Мы уже пробовали, но тут у всех такие разные вкусы насчет развлечений...

— О, Тейлор, — хихикнула Рене, — я точно знаю, кто и что любит.

Опустившись на скамейку, которую ее телеса заняли не то чтобы полностью, но близко к тому, она вытянула уставшие ноги и выглянула из окошка.

Напротив по тротуару шагал Фил, проверяя пачку записок у себя в руках и часы, одними губами отсчитывая секунды.

Глубоко вздохнув, он ступил на ближайший перекресток и замахал руками перед приближающимся семейным универсалом. Машина отчаянно засигналила, взвизгнула тормозами замерла. Через полторы секунды по перпендикулярной улице промчался ревущий форсированным мотором «понтиак», проскочив перед самым бампером универсала — точно там, где он ехал бы, если бы не тормознул.

Двери универсала распахнулись и наружу вывалилась дрожащая, но глубоко благодарная судьбе юная парочка. Они с облегчением обняли друг друга, затем побежали благодарить Фила. А привлеченный звуком сигнала упитанный полицейский уже прыгнул в патрульную машину и поехал догонять нарушителя скоростного режима.

Рене влезла в сумочку, достала записную книжку, раскрыла на чистой страничке, облизнулась и снова принялась строчить.

10

В ночном сумраке валил снег. Мягкой непрерывной пеленой он накрывал улицы, пока зажигались фонари и гасли вывески и витрины магазинчиков.

Газоны и крыши накрыло белизной еще днем, сейчас же, поскольку исчезло движение, толстым слоем снега оделись также улицы и тротуары. Сигналы светофоров бесполезно мигали над пустыми мостовыми. Девственная чистота царила на парковках даже перед барами и ресторанами.

Центральная площадь вымерла. Связки цветных гирлянд, развешенных в честь зимнего фестиваля, развевались на ветру, незажженные. Главного же элемента фестиваля, гигантской ледовой скульптуры, вообще не было, остался только пьедестал — и следы, едва различимые под слоями свежего снега, ведущие от площади через парк, а потом вверх по склону в направлении колледжа.

Колледж также заполнила мертвая тишина. Ни светящихся окон в корпусе общежития, ни писка из обычно шумных заведений «братства» и «сестринства», ни громких споров учебных групп в вестибюле и залах библиотеки.

— Да куда все подевались-то? — воскликнула Абби, поправляя очки. — Вечер пятницы, даже в нашем трижды унылом заведении так не бывает.

— Не тормози, сейчас все покажу, — Джордж махнул ей рукой, мол, поторапливайся.

Поправив вязаную шапочку, она засеменила следом.

— Ты вломился ко мне, оторвал меня от видеоигры, вытащил в ночь, в метель, между прочим — и даже не собираешься сказать, куда мы идем?

Он развел руками.

— На вечеринку, Абби.

— На вечеринку? — пискнула она. — Джордж, какого… я же даже толком не одета для вечеринки.

— Да нормально ты одета. Идем.

— Я в спортивных штанах. А мое пузо под этой футболкой видно всему свету. Какого...

Он прервал ее.

— Абби, поверь мне: я видел женщину, которая затеяла эту вечеринку. Любое пузо, которое ты себе вообразила, совершенно не повод волноваться.

Воздев очи горе, она шагнула вперед, пихнув его плечом и подтягивая штаны повыше.

— Не суть. Просто скажи, куда мы идем.

— В Тримальхион.

Она замерла.

— В галерею?

В расписанных фресками стенах выставочного павильона гремела музыка. Как только Джордж открыл перед ней дверь, Абби обратила внимание, что играет не обычное «тынц-тынц» студенческой дискотеки с обилием пива, а нечто психоделически-фолькльорное, что-то там насчет гор, эльфов и свободной любви.

Серпантин и светящиеся гирлянды создавали мерцающий занавес под старой академической вывеской «Добро пожаловать в Тримальхион». Сквозь сложные музыкальные переливы доносились голоса: смех, крики, свист, кто-то даже пытался подпевать.

Посреди вестибюля прямо под вывеской лежали, сброшенные, чьи-то черные рейтузы. Абби моргнула, протерла очки, посмотрела на Джорджа. Тот пожал плечами.

Одна из боковых дверей распахнулась, оттуда вывалилась хихикающая женщина с недопитой винной бутылкой в руке, одетая в одни лишь трусики. Откинула взлохмаченные волосы с лица, перемазанного потекшим макияжем, попыталась отдышаться, но тут сзади кто-то громко завыл, она пискнула и, хохоча, удрала куда-то вдаль, поскользнувшись на осиротевших рейтузах.

Следом из той же двери появился мужчина в маске, без рубашки, разматывающий кольцо аркана. Приветственно махнул новоприбывшим и поспешил за беглянкой.

Выгнув бровь, Абби повернулась к Джорджу.

— Так что это за вечеринка такая, а?

Он кашлянул.

— Хозяйка сказала, что, в общем, можно делать все, что хочешь, только следует быть откровенными насчет того, что хочешь.

— Хозяйка?

— Ага, она… в общем, эта потрясающая женщина, она не из города, но помогла все это обустроить. Сказала, что пора всем нам хоть раз пожить нашей собственной жизнью, а не навязанной со стороны. — Он склонился к ее уху и шепотом сообщил: — Она мне сказала, что тут будет кое-кто, кто тоже любит, ну, шарики, и обещала, что мы встретимся.

У Абби челюсть отвисла.

— Шутишь. Джордж, мы лучшие друзья вот уже сколько лет, и я про шарики знаю только потому, что ты их как-то краешком случайно упомянул. Ты сам сказал, что никто больше не в курсе… и при этом открыл свой самый темный и тайный секрет какой-то...

— Ну, она вроде как уже знала. Серьезно. Словно видела меня насквозь. Про Майка, в смысле, про его фетиш она тоже знала.

— То есть вы пришли к ней на вечеринку, потому что она добралась до истории вашего интернет-браузера?

— Это… она… слушай, давай просто войдем, сама увидишь. Оставаться не обязательно, если не хочешь, но тебе стоит познакомиться с ней.

Абби глубоко вздохнула.

— Ладно, я зайду. Но только чтобы убедиться, что эта вечеринка не попортила мою выставку.

Разведя завесу гирлянд, они вошли в искривляющийся зал павильона, освещенный мигающими вспышками дискотечных стробоскопов и светомузыки. Джордж провел ее по широкой спиральной лестнице; в одном из небольших закутков для отдыха на скамейке активно целовалась полуголая парочка.

— А как ты с этой хозяйкой познакомится? — спросила Абби, отворачиваясь.

— В городе наткнулся, — отозвался он. — Мы с Майком зашли в игровой магазинчик, прикупить новую колоду. И пока мы там стояли, пытаясь выбрать, она из-за спины сообщила, что если я возьму третью колоду слева, мне достанется бонусом «Вестник Ильты». Мы такие — ага, конечно, — но она перечислила все двадцать пять карт, которые были в этой колоде.

— Похоже, она спец. «Вестник Ильты» вообще не должен был выйти в этом сезоне, а тем более в дополнительной колоде.

Он предъявил ей карту.

— Ошибка упаковки. В колоде оказалось двадцать шесть карт. Все как она перечислила, точно в том порядке. А потом она еще подсказала Майку, где найти какой-то редкий фрагмент для той фантастический игрушки, в которую он зависает.

Они добрались до нижних ступеней лестницы. Перед ними оказался столик для пивного литробола, но вместо обычных красных одноразовых стаканчиков здесь были прочные кружки с смутно знакомой эмблемой. Присмотревшись, Абби опознала тару для молочных коктейлей из «Бургер-Бункера».

— Кажется, я узнала, кто там обжимался на скамейке, — проговорила она.

Тут кто-то неподалеку застонал. У дальнего края стола обнаружилось трио студентов; двое валялись на полу в отключке, а третья сидела, привалившись к стене и покачивая головой. Блузки на ней не было, одной рукой она приподнимала впечатляющих объемов грудь, а второй поддерживала раздувшийся живот.

— Эй, привет, — выдавила она, сфокусировав взгляд. — Абби, это ты? Я Тейлор, мы… ик… вместе ходим на историю… ик… искусств.

— Да, точно. Ты… как, в норме?

Тейлор поморщилась и чуть не уронила собственный бюст.

— Мне классно. Так, мозги прочистила… — и расплылась в пьяной ухмылке. — Не хочешь попробовать себя в литроболе? Я тут… ммм… уже двоих сделала.

— Э… может, попозже, но спасибо.

— Тогда придержу для тебя очередь. Да, и если вдруг где-то найдешь мою блузку — скажи. Или лифчик. — Тейлор нахмурилась. — Стоп… забудь про лифчик, он… лопнул.

Абби медленно кивнула, после долгой паузы оторвала взгляд от пуза Тейлор и повернулась к Джорджу.

— Что ж, веди дальше.

Они обошли вокруг гигантской ледовой скульптуры в главной части помещения, проходя мимо залов, павильонов и мастерских; в каждой комнатке расположилась группка единомышленников.

Они прошли мимо толстой немолодой супружеской парочки, которые медленно танцевали под старый блюз и кормили друг друга с рук тортиком. Жена, заметив завороженный взгляд Абби, помахала перемазанной в креме рукой.

Они прошли мимо аудитории, где бурно выражала свой восторг группка, кольцом окружившая городскую библиотекаршу. Та кружилась в середине, беззастенчиво обнаженная, отшучиваясь и заводя сразу всю толпу.

Они прошли мимо крошечной студии с большим пьедесталом, на котором в позе модели стояла плотная девица в «сестринской» униформе. У ее ног пал на колени крепкий парень, преклоняясь перед ее бедрами и животом; приподняв краешек ее футболки, он покрывал поцелуями ее толстый живот от пупка и ниже, а она, запрокинув голову, жадно пила пиво из двухлитровой бутыли.

Они прошли мимо кабинета, из которого как раз выходила еще одна «сестра», изрядно широкобедрая. Она тоже была в форменной футболке, но без форменной же юбки, выставляя напоказ атласные трусики и могучие окорока. В одной руке она держала наручники, во второй — полусъеденную коробку мороженого.

— Абби, — довольно улыбнулась она, — ты все-таки пришла.

— А, Тереза. Да, я слышала, тут полный… отпад.

— И это только начало! — Тереза всплеснула руками, пошатнулась и чуть не упала, запнувшись бедром о косяк. Тут же вручила мороженое Абби и ухватилась за плечо Джорджа, восстанавливая равновесие. — Слушайте, а Тейлор тут нигде не пробегала?

Абби вернула ей мороженое.

— Была там, у лестницы. Играла… в литробол.

— А, хорошо. Она задолжала мне… кое-какую шмотку. Как настроишься — приходи, мы тоже поиграем!

И Тереза утопала прочь, периодически опираясь о стену. Абби сделала глубокий вдох-выдох — хоть и не пила, но коленки подрагивали.

Мимо проследовала куда-то еще одна компания студентов и горожан, что-то болтая насчет караоке. Киога они скрылись за углом, она присвистнула.

— Ничего себе тусовка. И эта твоя хозяйка что, просто вот так вот свела всех вместе, и все сама?

Джордж пожал плечами и повел ее дальше.

— Выглядело все так, словно она успела поговорить со всеми и каждым во всем городе, чтобы организовать это дело для всеобщей пользы. Каждый получил свое задание. Повара из ресторанов притащили еду, народ из бара прикатил бочки пива, а тот странный тип из музыкальной лавки установил аудиосистему...

— А у тебя какое задание?

Он откашлялся.

— Привести… почетного гостя.

Абби остановилась. Они достигли конца коридора, осталась ведущая в главную галерею дверь. Она поправила очки, губы задрожали.

— Но это же… там же моя галерея! — выдохнула она. — Ее должны были открыть только завтра! Только не говори мне...

Джордж отворил дверь. В сравнении со скудно освещенными коридорами в галерее свет горел настолько ярко, что Абби зажмурилась и вынужденно подождала, пока перед глазами перестанут плыть разноцветные круги.

Каждый выставленный экспонат ее проекта подсвечивался отдельно. Под каждый картиной за обильно уставленными едой и выпивкой столиками сидели гости, беззастенчиво объедаясь. Сей непритворный гедонизм усиливал эпикурейский декаданс, проиллюстрированный чуть повыше.

Распущенные пояса, расстегнутые штаны, задравшиеся блузки и футболки, приспущенные резинки эластичных поясков. В паузах мелодии слышалось «ик» и «ох» всей компании чревоугодников.

В конце галереи стояла скульптура, которую Абби собрала из обрезков металла, ее центральный шедевр «Сытость». Под скульптурой стоял самый большой и самый изобильно загруженный стол, и за столом этим восседала невероятных габаритов и аппетитов женщина, которая могла быть только той самой «хозяйкой».

Рене сидела на двух складных стульях, которые даже вместе оказались маловаты для ее тушки, ножки и спинки угрожающе потрескивали. Она была сродни особому тематическому экспонату, подсвеченная лампами, вся завораживающе колышущаяся

Ни в одни из готовых шмоток в магазинчике ей втиснуться не удалось. Утром Тейлор в спешке раскроила два самых просторных платья и сметала из них нечто единое, так что левую сторону тушки Рене покрывала темно-синяя ткань, поблескивающая стеклярусными цехинами, а правая сияла яркими желто-оранжевыми тонами. Но даже это двойное платье едва сдерживало ее обильные телеса: массивные груди только-только не рвались наружу, а облегающая ткань подчеркивала все ее выпуклости, складки и округлости, особенно в области ее колоссального пуза.

Она дирижировала происходящим в комнате, словно оркестром, направляя тарелки на тот или иной стол, и послушные ее воле, они продолжали пировать.

— Дженет, — позвала она, — попробуй свининки, этот соус тебе точно понравится. Эй, кто-нибудь, у Шэрон пустой бокал! И… Абби!

Абби замерла, щеки заливал румянец.

— Ты все-таки пришла. Привет. Я Рене.

— Э… а я Абби. Кто, э, кто ты такая, Рене?

— Друг. Иди сюда, присаживайся.

Она осторожно опустилась на стул, не отрывая глаз от сидящей напротив женщины, которая габаритами превосходила ее раза в четыре, если не в пять.

— Джордж сказал, ты не местная?

— Да, но я, пожалуй, пробыла в городе достаточно долго, чтобы познакомиться с некоторыми аборигенами.

— Я тебя, однако, вроде бы не видела. Как долго ты здесь?

— Да уже килограммов этак сто восемьдесят, — она сложила руки на животе. — Хотя, пожалуй, побольше.

Абби закусила губу.

— Итак, каково твое мнение? Я хотела, чтобы твоя выставка стала сердцем нашего праздника, ведь именно она стала для меня вдохновением.

— Вдохновением?

— Абсолютно. Абби, я чувствовала себя как в ловушке, застрявшей. И поверь мне, я знаю, что значит «застрять», как-то я сидела в пиццерии на скамейке в алькове и слопала столько, что им пришлось отвинчивать стол… — Ностальгически ухмыляясь, она приложилась к бокалу. — В общем, ты и вот эти твои картины научили меня, что значит — снова быть свободной.

Абби сглотнула. Она не могла оторвать взгляда от колышущегося пуза Рене, громадного как гора.

Рене плюхнула себе на тарелку несколько половников картофельного пюре и потянулась за соусницей.

— Думаю, порой многие чувствуют себя так, словно застряли в рутине своих жизней. Иногда в ловушку нас загоняют обстоятельства, иногда мы сами оказываемся в капкане по собственному выбору. И ощущение такое, словно мы не в силах высвободиться самостоятельно. — Она повернулась, знаком подозвала девушку от одного из соседних столов. — Однако иногда мы способны отомкнуть клетки друг другу.

Девушка замерла, отложила вилку, поспешно встала и подошла к хозяйке вечеринки, мимоходом огладив свой живот: плоский и подтянутый, он сейчас округлялся в области желудка, переполненного макаронами и вином.

— Джордж, это Бекка, — сообщила Рене. — Там, в соседнем кабинете стоит баллон с гелием и коробка шариков, если вам вдруг захочется… познакомиться поближе.

Джордж побледнел.

— Святая пятница! Мы же работаем вместе, подменяя друг дружку, вот уже… больше двух лет. Мне бы и в голову не пришло, что ты тоже...

Она взяла его за руку.

— Твой секрет тоже был секретным. Но сейчас в этом уже нет нужды. Пойдем.

Они вышли из галереи, а Абби посмотрела на Рене.

— Для тебя у меня тоже есть задание, как для всех остальных?

Та улыбнулась.

— О да. И еще я кое с кем тебя познакомлю...

— Но у меня нет никаких....

— Ну конечно же есть. Собственно, из-за этого все твои картины о еде. Из-за этого ты смотришь мне не в лицо, а на мой большой и жирный живот. Из-за этого твое собственное пузико сейчас издает такие громкие звуки. — Она выпрямилась. — Абби, это Фил.

— Э, добрый вечер, — кашлянул Фил, который как раз принес очередной поднос.

— Твое задание, Абби — съесть все, что Фил ставит перед тобой.

Абби бессильно смотрела, как он ставит перед ней тарелку и наполняет ее бокал.

— Его задание — чтобы мы были сыты. Твое задание — наслаждаться и получать удовольствие. — Рене долила пива в свой бокал. — Словно завтра никогда не наступит.

— Словно завтра никогда не наступит! — отозвалось певучее эхо. — Какой замечательный… девиз для нашего города!

У дальнего конца стола появились мадам мэр и ее муж. Он вежливо улыбался, но лицо его застыло от усилий, необходимых, чтобы удерживать его упитанную и изрядно поддатую супругу в вертикальном положении.

— Я рада, что вам понравилось, — отсалютовала Рене бокалом обоим.

— Безумно понравилось. Спасибо, Рене, что по… помогла вдохнуть жизнь в наш зимний фелтисваль. Никогда не видела граж… граждан нашего городка такими счастливыми.

— Справедливости ради, я тоже.

— Однако, так, я просто не могу не спросить… — она попыталась выпрямиться. — Как мэр, я должна спросить насчет порядка… наведения порядка, и потом… планы на все выходные… просто… что будет завтра?

Улыбка Рене поблекла. Она сглотнула, опустила взгляд, а потом на ее круглых раскрасневшихся щеках снова возникли веселые ямочки.

— Завтра? О, завтра мы повторим все сначала!

11

На часах высветилось 7:00.

Рене потянулась и накрыла голову позабытой подушкой. Дешевое одеяло сползло, открыв ее тело зимнему сквозняку и напрочь прогоняя всякую надежду вернуться в страну сновидений.

За стеной, заглушенные подушкой, бубнили голоса. Рене зажмурилась и попыталась заглушить их долгим усталым стоном, но поперхнулась, когда другой голос, совсем рядом, вдруг спросил:

— О, привет, ты наконец-то проснулась?

Рене рывком сбросила подушку, приподняла голову и попыталась осмотреть помещение, хотя ее собственные разбухшие телеса перекрывали изрядную часть обзора.

Но она точно находилась не в гостиничном номере. Это была чья-то спальня, куда более просторная, на стенах картины маслом. Голоса за стеной оказались вовсе не радио, а веселым гомоном толпы народу. А другой голос, который рядом, принадлежал Тейлор — она как раз подошла и села на край кровати.

— Ты в порядке? — спросила она, поправляя мокрые волосы. Девушка явно только что вышла из душа, одетая в одно полотенце.

— П-погоди… — поперхнулась Рене, снова осматриваясь. — О боже… о боже...

— Тише, тише, — успокаивающе промурлыкала Тейлор. — Я знаю, ты была совсем не там. Мы нашли тебе кроватку, когда ты заснула. Доставить тебя обратно в гостиницу мы просто не могли: отнести тебя — ну, ты поняла...

Рене вздернула себя в сидячее положение, отчего кровать так вздрогнула, что Тейлор чуть не оказалась на полу.

— Какой сегодня день? — выдохнула она.

— Чего?

Она схватила Тейлор за плечи.

— Какой сегодня день, говорю?

— Суббота. Э… третье февраля, да. Год называть?

У Рене на глаза навернулись слезы.

— Суббота, — выдохнула она. — Суббота. Завтра.

В дверном проеме нарисовался Фил.

— О, ты встала! Ура. Я бы сказал «доброе утро», но сейчас уже семь вечера.

Рене эхом повторила последние слова, глаза на лбу.

— Ага, — рассмеялась Тейлор, вставая. — Ты спишь как сурок — как отрубилась, так весь день и продрыхла.

— У меня был очень долгий день, — признала Рене.

— Но зато какой день! — пропела Абби, следом за Филом появляясь в комнате. На ней были только панталоны и маечка, выставляющая напоказ заметно вздувшийся от пережора живот, карикатурно гордо выпирающий на ее в целом стройной фигурке. Живот этот она любовно поддерживала обеими ладонями, словно будущая мать. — Я прошлой ночью многое о себе узнала.

— Мы все можем сказать о себе то же самое, — заметила Тереза, которая вошла следом; с одной стороны ее подпирала ее пузатая «сестра», а с другой стороны обнимал за плечи Джордж. — Хорошо, что ты снова с нами, Рене: кстати, мы как раз заказали пиццу.

Желудок Рене согласно заурчал. Она выпрямилась и сбросила одеяло.

Оказалось, что на ней все еще было то самое «двойное» платье, вернее, то, что от него осталось. Сшитые на скорую руку швы лопнули, так что ее пузо вывалилось на постель во всем своем величии.

— Ох, прости, — виновато сказала Тейлор, — надо было мне получше постараться, тогда бы этого не случилось.

Рене покачала головой.

— Ты сделала все, что могла. Просто… я смогла слопать еще больше.

Тереза сморщилась.

— Опять же, все мы вели себя так. Никогда в жизни так не обжиралась.

— И не выдувала столько спиртного, — заметила пузатая «сестра».

— Вот про выпивку мне можете не говорить, — простонала Тейлор, — по-моему, я с одного вечера заимела себе «пивное пузо», какое другие зарабатывают годами. — И похлопала по упомянутому месту, довольно округляющемуся под полотенцем.

— Ну, я точно хочу себе такое же, — заявила Абби. — Ты вдохновила меня, Рене. Назначаю тебя своей музой!

Рене осторожно опустила ноги на пол, потягиваясь всем телом.

— Ладно, а что от меня как от музы требуется?

Художница задорно улыбнулась.

— Ты станешь моим образом, к которому я собираюсь идти для своего следующего проекта. Живая скульптура: женщина, слишком толстая, чтобы передвигаться. — Похлопала по своему пока еще небольшому, но туго набитому животу и ухмыльнулась: — Фил обещал помочь.

Тот кашлянул.

— Все, что твоей душеньке угодно.

Тут их внимание привлекло движение в коридоре. Мимо двери пробежала библиотекарша, хихикающая и голенькая, а за ней гнались с полдюжины мужчин и женщин.

Тейлор покачала головой.

— По-моему, она и не собирается больше носить одежду. — Снова взглянула на Рене. — Поразительно, сколько всего может измениться за один день.

Рене наконец сумела встать на ноги. Паркет заскрипел под ее весом.

— Угу.

— Ты в порядке?

— Да, я… да. — Она окинула взглядом спальню. — Просто… это совсем другое.

Фил склонил голову.

— Это хорошо или плохо?

— Другое — всегда хорошо, — она улыбнулась, опустила взгляд и смахнула слезы с очей.

Тейлор повернулась к остальным.

— Народ, идите-ка в гостиную, дайте нам несколько минут на привести себя в порядок.

Толпа рассосалась. Тейлор и Тереза обменялись поцелуями; Абби взяла под руку Фила, обсуждая, какие десерты ей хочется вот прям щас. Закрыв за ними дверь, Тейлор направилась к шкафу.

Рене подошла к окну и, изучив сквозь замерзшее стекло покрытые снегом вечерние улицы, осознала, что находится в особнячке у мэра.

— Обычно, чтобы попасть сюда, мне приходилось устраивать пожар… — пробормотала она.

На газоне перед домом клерк из музыкальной лавки и парочка из «Бургер-Бункера» лениво перестреливались снежками с коммивояжером и его объемистой супругой из номера 239. Увидев приближающиеся огни фар, они остановились и что-то прокричали в парадную дверь.

К дому подъехал курьер из пиццерии. На первом этаже раздалось дружное «ура», отчего дом аж содрогнулся.

— Народ решил продолжить праздновать, — сообщила Тейлор, шаря в шкафу и прикладывая то одно, то другое платье к груди. — Думаю, когда наступит понедельник, все вернется на круги своя, однако выходные наши, скорее всего, отныне будут несколько менее скучными.

Рене опустилась в шезлонг, стоящий у окна, надеясь, что металлический каркас выдержит, и чуть раздвинула колени, позволив своему громадному пузу свисать более-менее свободно. На платье лопнул еще один шов, и она громко вздохнула.

Тейлор покосилась на нее через плечо.

— Ты точно в порядке? Хочешь, я тебе что-нибудь принесу? Или попробую найти тебе что-то из одежды?

— Все хорошо, — улыбнулась Рене собственным мыслям. — Все новое.

Тейлор смерила ее изучающим взглядом, затем снова занялась шкафом. Рене бездумно созерцала, как швея роется по ящикам и вешалкам. Потихоньку Тейлор все же сумела собрать себе достаточно свободное одеяние и принялась облачаться в него.

— Скажи, ты собираешься сразу уехать?

— Хм?

— Вчера ты сказала, что оказалась у нас в городе, потому что буран помешал тебе ехать дальше. Буря утихла, шоссе расчистили еще к полудню… — застегнув блузку, Тейлор подняла взгляд. — Тебе надо ехать дальше, так?

Рене застыла, на языке вертелось сразу несколько слов, но потом она сдалась. Желудок снова заурчал.

— А если нет — знаешь, оставайся, тебе тут определенно все будут рады. Не думаю, что кто-то возразит против того, чтобы праздник продлился еще немного. В конце концов, Рене… — она направилась к двери, покачивая бедрами, — ну что такое еще один день?..