День рожденья
Вероника сияла, как начищенный пятак. Она носилась по квартире, словно угорелая, поправляя гирлянды из разноцветных лампочек и подкручивая громкость музыки. «Все будет просто бомба!» — кричала она, перекрывая ритмичные басы.
Я, честно говоря, тоже была в предвкушении. Вероника умела устраивать вечеринки. А эта, судя по всему, должна была стать самой грандиозной. Гора пиццы, чипсов, газировки, которую она заказала, занимала половину кухни. Родители, благополучно спроваженные на дачу, не подозревали, что их квартира превратится в эпицентр подросткового хаоса.
Я надеялась не только на хаос, но и на танцы. С парнями. Поэтому к выбору наряда подошла со всей ответственностью. Перемерила, наверное, половину своего гардероба. Кружевное платье казалось слишком вычурным, юбка в складку – слишком девчачьей. Кожаные штаны, о которых я мечтала всю зиму, предательски подчеркивали все мои недостатки в области талии. В итоге, после долгих мучений, победила практичность. Узкие джинсы, которые стройнили, хотя и застегивались с немалым трудом, широкий ремень с массивной пряжкой, чтобы скрыть предательский бугорок на животе, и тесный приталенный топик, подчеркивающий… ну, хоть что-то.
Вероника одобрительно присвистнула, когда я перешагнула порог. «Выглядишь сногсшибательно! Сегодня точно будет твой вечер!»
Время шло. Музыка гремела. Пицца остывала. А гостей все не было.
Сначала мы переглядывались с Вероникой, обмениваясь нервными улыбками. «Наверное, опаздывают,» — говорила она, проверяя телефон.
Потом улыбки стали натянутыми. Вероника начала названивать кому-то, но в ответ слышала лишь короткие гудки.
К десяти часам вечера стало очевидно, что вечеринки не будет.
Вероника села на диван, обхватив голову руками. «Я не понимаю… Я же всем звонила! Все обещали прийти!»
Я села рядом, чувствуя, как медленно гаснет надежда на зажигательные танцы с парнями. Мои узкие джинсы давили, ремень врезался в живот, а топик казался теперь не сексуальным, а просто неудобным.
«Может, что-то случилось?» — попыталась я ее утешить.
Вероника подняла на меня заплаканные глаза. «Что могло случиться? Все просто забыли про мой день рождения!»
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь ритмичными ударами басов.
«Ну, не все,» — тихо сказала я.
«Никто не пришел,» — пробормотала она. «Все, абсолютно все, предпочли что-то другое моему дню рождения.»
Я попыталась её утешить, но она лишь махнула рукой в сторону стола, ломившегося от еды. Там были горы салатов, тарелки с бутербродами, пироги, пирожные, фрукты, и, конечно же, многоэтажный шоколадный торт, украшенный кремовыми розами.
«И что теперь со всем этим делать?» — с отчаянием в голосе спросила Вероника.
И тут её осенило. В глазах вспыхнул огонек. «Мы! Мы с тобой! Мы все это съедим! Вдвоем! Пусть потом все жалеют, что пропустили мой день рождения!»
Я посмотрела на стол, потом на Веронику, потом снова на стол. Внутри меня зародилось смутное предчувствие. «Вероника, может, не стоит? Это… это очень много еды.»
Но отказать Веронике было невозможно. Она смотрела на меня с такой мольбой, с такой надеждой, что я просто не смогла произнести «нет». «Хорошо,» — выдохнула я, обреченно вздохнув. «Мы попробуем.»
Если бы я знала, что меня ждет, я бы точно надела что-нибудь более свободное. Мои любимые джинсы сейчас казались мне орудием пыток. Но отступать было поздно. Вероника уже вооружилась ложкой и с энтузиазмом набросилась на салат «Оливье».
Начало было многообещающим. Все было действительно очень вкусно. Вероника готовила с душой, и каждый кусочек был пропитан любовью и… обидой. Я старалась не отставать, похваливая каждый салат, каждый бутерброд, каждый пирожок. Пирожные таяли во рту, бутерброды с красной рыбой были нежными, а салат «Оливье» – просто объедение. Я уплетала кусок за куском, наслаждаясь каждым глотком лимонада.
Но потом… потом я почувствовала, как мои джинсы предательски впиваются в живот. Дышать становилось все труднее, а желудок начал протестовать против такого количества еды. Я попыталась незаметно расстегнуть верхнюю пуговицу, но джинсы лишь сильнее врезались в кожу.
«Что-то не так?» — спросила Вероника, заметив мою гримасу.
Я попыталась улыбнуться. «Все отлично! Просто… очень вкусно!»
Я не хотела её расстраивать. Не хотела, чтобы она подумала, что я не поддерживаю её безумную идею. Поэтому я продолжала есть. Медленно, мучительно, но продолжала.
Салат сменился бутербродами, бутерброды — пирогами, пироги — пирожными. Каждый новый кусочек давался мне все труднее и труднее. Я чувствовала, как мои щеки наливаются краской, а лоб покрывается испариной.
Я продолжила есть. Пицца сменилась салатом, салат – фруктами, фрукты – тортом. Еда была по-прежнему вкусной, но в мой живот, казалось, уже физически ничего не помещалось. Я чувствовала, как он надувается, как барабан.
Вероника, казалось, не замечала моих страданий. Она была увлечена процессом, полна решимости доказать всем, что её день рождения был самым лучшим, даже если на нем были только мы вдвоем.
Я смотрела на неё и понимала, что не могу её подвести. Я должна довести это до конца. Ради неё, ради нашей дружбы, ради всех тех, кто не пришел на её день рождения.
И я ела. Ела, пока не почувствовала, что вот-вот лопну. Ела, пока каждый кусочек не стал казаться мне пыткой. Ела, пока не увидела, как Вероника, наконец, откладывает вилку.
«Я… я больше не могу,» — прошептала она, глядя на остатки торта с ужасом в глазах.
Я с облегчением выдохнула. «Я тоже,» — призналась я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
И тут Вероника вдруг расстегнула пояс на своем платье. «Слишком давит,» — прохрипела она. «Дышать уже нечем.»
Я последовала ее примеру и ослабила ремень на джинсах. Животы наши раздулись и напоминали два огромных футбольных мяча. Дышать становилось тяжело. Узкий топик, который я надела, предательски сбился под грудь, не в силах сдерживать напор набитого до отказа желудка.
Но я не сдавалась. Я хотела осилить все это ради Вероники. Я ела и ела, уже с трудом различая вкус, но зная, что это все еще ужасно вкусно.
В какой-то момент я поймала взгляд Вероники. В ее глазах плескалась смесь ужаса и восхищения. «Мы сумасшедшие,» — прошептала она.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова. Мы были сумасшедшими, но мы были вместе. И мы собирались доказать всем, что даже если никто не пришел на день рождения Вероники, мы все равно отлично проведем время. Даже если это означало, что мы лопнем от обжорства.
Стол был усеян тарелками, крошками, полупустыми банками с соусами и объедками, словно поле битвы после пира гоблинов. Мы с Вероникой ели через силу, животы раздулись еще больше и напоминали перезрелую дыню. Я ела и ела, уже с трудом, но все было ужасно вкусным. Сырная пицца, пирожки с малиной, огромный торт – все это манило и соблазняло, несмотря на протесты моего желудка. Мы решили не останавливаться ни за что.
Вероника еще ослабила пояс на платье. Я тоже расстегнула ремень на джинсах и даже молнию. Все равно парни не приехали, а подруги я не стеснялась. Джинсы предательски впивались в бока, напоминая о моей слабости перед гастрономическими искушениями. Вероника поела еще, погладила огромный живот, довольно улыбаясь, а затем и вовсе сняла платье, оставшись в одном белье.
А я страдала от изжоги и понимала, что не осилю больше и крошки. Мой организм взбунтовался, требуя передышки. Но Вероника, сияя триумфом, предложила мне снять джинсы и не мучиться. «Ну же, не будь занудой! Это же праздник живота!»
Мы перебрались на диван, утопая в мягких подушках, и продолжили пиршество. Без джинсов я смогла съесть еще пару кусочков пиццы и ложку торта. Теперь я чувствовала, что состою из одной еды и бездонного желудка. Никогда в жизни я так еще не переедала.
Мы с Вероникой лежали на диване, окруженные горами пустых оберток от конфет, крошками печенья и остатками огромного шоколадного торта. Животы наши были набиты до отказа, казалось, еще один вздох и мы просто лопнем.
Каждый кусочек торта, каждая конфета, каждое печенье казались восхитительными. Сладкий вкус растекался по языку. Мы смеялись, шутили, рассказывали друг другу секреты, и ели, ели, ели, не останавливаясь. Живот страшно раздулся, кожа была натянута до предела, но ощущения были приятные, какое-то пьянящее чувство беззаботности и вседозволенности.
Вероника, обычно бесстрашная и отчаянная, вдруг замолчала. Я посмотрела на нее и увидела в ее глазах смесь удовольствия и ужаса.
«Я… я больше не могу,» — прошептала она, поглаживая свой огромный живот. «Мне кажется, я сейчас взорвусь.»
Я усмехнулась. «Не говори глупости! Еще немного и мы доедим этот торт!»
Вероника покачала головой. «Нет, правда. Я больше не могу. Я сдаюсь.»
Я посмотрела на остатки торта. Он был таким аппетитным, с шоколадной глазурью и вишнями. Нельзя же было его просто так оставить!
«Ну уж нет,» — сказала я, беря в руки ложку. «Я тебя покормлю.»
Вероника попыталась протестовать, но я уже набрала полную ложку торта и поднесла ее к ее губам.
«Открой рот,» — скомандовала я.
Вероника с трудом открыла рот и проглотила торт. На ее лице отразилась мука.
«Ну как?» — спросила я, улыбаясь.
«Ужасно,» — прошептала она. «Но… вкусно.»
И я продолжала кормить ее с ложки. Каждый кусочек давался ей с трудом, она морщилась, стонала, но послушно открывала рот. Я видела, как она борется с собой, как ее тело отчаянно сопротивляется. Я была непреклонна. Я уговаривала ее, смешила, рассказывала небылицы, лишь бы она открыла рот. И она доела весь торт, пусть и через силу.
Наконец, последняя ложка торта исчезла в ее животе. Вероника откинулась на подушки, тяжело дыша.
«Все,» — прошептала она. «Я больше никогда в жизни не прикоснусь к сладкому.»
Я рассмеялась. «Не зарекайся! Завтра ты будешь просить добавки!»
Вероника закрыла глаза. «Надеюсь, что нет. Но… спасибо,» — прошептала она. «Это было… незабываемо.»
Мы сидели, не двигаясь, словно два переполненных воздушных шара, готовых лопнуть в любой момент.
«Я победила!» — прохрипела она, поглаживая свой огромный, выпирающий живот.
Но тут ее взгляд внезапно оживился. Она вспомнила, что в холодильнике есть запасной торт-мороженое, ее любимый. И в ее глазах вспыхнул огонек мести.
«А теперь твоя очередь,» — промурлыкала она, тяжело вставая со стула.
Я попыталась возразить, но было поздно. Вероника, словно неудержимая лавина, навалилась на меня всей массой, придавила огромным животом. Я задохнулась от смеха и неожиданности.
Она достала из холодильника торт-мороженое, и, вооружившись ложкой, начала методично запихивать его мне в рот. Я отчаянно сопротивлялась, но ее вес и решимость были непреодолимы.
«Это тебе за то, что заставила меня доедать!» — хихикала она, продолжая кормить меня.
Торт-мороженое был восхитительным, но после шоколадного торта в меня уже не лезло ни крошки. Я стонала, молила о пощаде, но Вероника была неумолима. Я задыхалась, но ела. Сладкий, освежающий вкус торта-мороженого растекался по языку. Ощущения были странными. С одной стороны, я чувствовала приятную прохладу и сладость, с другой – тяжесть в желудке становилась невыносимой. Живот был уже переполнен, тяжелый и каменно-плотный, но Вероника не останавливалась. Она кормила меня с ложки, пока я не осилила все.
В конце концов, я лежала на диване, не в силах пошевелиться, с пузом, раздувшимся до невероятных размеров. Вероника сидела рядом, довольная и умиротворенная, поглаживая свой собственный, не менее впечатляющий живот.
«Ничья,» — прошептала она, закрывая глаза.
«Знаешь,» — сказала Вероника, немного отдышавшись. «Может, и хорошо, что никто не пришел. Иначе нам бы ничего не досталось!»
Я улыбнулась.
«Точно,» — согласилась я, поглаживая свой щарообразный живот. «Иначе бы мы не смогли насладиться всем этим великолепием в полной мере.»
Мы рухнули на диван, утомленные и довольные. Вероника обняла меня, прижавшись щекой к моей щеке.
«Это был лучший день рождения в моей жизни,» – прошептала она. «Я не против все повторить через год. Или через месяц. Или даже завтра…»
Я улыбнулась, чувствуя, как сон медленно овладевает мной. «Я тоже не против,» – пробормотала я, и провалилась в сладкую дрему