Что было, что есть и что будет

Что было, что есть и что будет
(Remembering when she thought she was fat)

Спрашиваю свою любимую:
— Помнишь, два года назад ты была девяностокилограммовой?
— Угу. Я считала себя жутко толстой, — отвечает она, восседая на диване, который ее сташестидесятикилограммовая тушка заполняет почти наполовину.
— И так мечтала, так мечтала похудеть. Забавно, ты тогда хотела сбросить минимум двадцать кило, а я, наоборот, хотел, чтобы ты на эти двадцать кило поправилась. — Ставлю на кофейный столик перед своей красавицей поднос со съестным. Куриные крылышки, пицца, лимонад и сладкое.
— Ага, и кто выиграл, уже понятно, — поглаживает она свой объемистый живот. — Ты слишком хорошо умел убеждать. Ну и почти каждый вечер доводил меня до вершины по нескольку раз.
— Ничего не могу с собой поделать — обожаю толстушек. Просто я знал, что тебе тоже понравится быть такой, если только прислушаешься к себе. Плюс двадцать кило, и ты ощутишь истину.
— И ты принялся меня раскармливать, — хитро улыбается она.
— Ну, вообще я начал это еще до того. И конечно же не собирался позволять тебе худеть, как бы ты ни отбрыкивалась. Зато где-то в районе ста десяти ты оценила наконец преимущества нового образа жизни, и с тех пор стала куда счастливее.
— Делу поспособствовали и одобрительные свистки вслед от твоих дружков-пышколюбов. И сайты в интернете, где нашлись добрые советчицы...
Заканчиваю раскладывать всякие вкусности и позволяю себе в очередной раз как следует оценить свое сокровище. Роскошная, пышнотелая, эластичный лифчик поддерживает сочные сиськи, большой и мягкий живот лежит на коленках, а окорока объемом в две полноформатных подушки.
— Ну же, кончай пялиться, лучше поскорее покорми меня, — требует она.
Подчиняюсь и подношу к ней поближе тарелку с крылышками. Обмакивая кусочки курятины в соус, она быстро расправляется с ними. Долго ждать не приходится, и вот уже очередь пиццы. По ломтику в каждую руку, она откусывает по очереди от каждого, смешанное с соусом масло капает на ее подбородки. Неважно — оба мы знаем, что такой ее вид меня заводит. Она продолжает жевать пиццу, я принимаюсь гладить ее сиськи, она стонет и лопает дальше.
— Еще бы мне не разжиреть, — бросает она, — тебе только и нужно, что скормить мне пиццу и полапать за сиськи, и мне уже хорошо.
— Кроме пиццы, есть еще кое-что, — намекнул я.
— Это правильно, а то я что-то проголодалась.
Подношу к ее губам следующее блюдо — небольшой творожник с земляникой.
— Маленький? — интонация: ты вообще в своем уме?
— Не волнуйся, большой ждет в спальне, — поясняю я.
Она принимается за творожник просто руками, без всякой вилки, что заводит меня еще сильнее, а я оглаживаю ее мягкий пухлый живот.
— Вот-вот, оценивай дело рук своих. У меня не живот, а сплошные жиры, складки поверх складок. — Плоть моя восстает как копье, а творожник тем временем исчезает. Поспешно предлагаю ей последнюю тарелку — десятислойный торт, целый, разумеется. Слои шоколада, теста, пудинга, взбитых сливок, трюфелей, панировки и прочего. Она такое обожает.
— О боже, я уже чувствую, как меня распирает. Почаще бы так… — стонет она от наслаждения и лопает, аж за ушами трещит. Словно с утра ничего не ела. Вся измазанная в креме, хотя конечно, девяносто девять процентов торта отправилось строго по назначению.
Я уже готов. Более чем готов.
Опустевшую тарелку она отбрасывает и с трудом поднимается на ноги, ее расплывшиеся телеса ходят ходуном. Сбрасывает трусики, с видом опытной искусительницы поглядывая на меня через плечо, и вперевалку движется в направлении спальни, на ходу стягивая маечку. Я завороженно смотрю вслед ее массивным окорокам, тяжелыми полусферами сала раскачивающимся туда-сюда с каждым шагом.
Прихожу в себя и бегу следом за ней. Она уже в кровати, лифчик сброшен, полностью обнаженная.
— Готов поиметь толстушку?
Секунда, и моя одежда кучей валится на пол. Прыгаю в кровать, готовый доставить ей удовольствие.
— Не так быстро, — толкает она меня ладонью в грудь.
Хватаю с тумбочки большой творожник и принимаюсь скармливать ей, она жует, а я вхожу куда следует. Она стонет с набитым ртом, поглощая творожник все быстрее и быстрее, я тоже ускоряюсь, и вот она уже на вершине, а творожник куда-то исчез.
— Твоя очередь, — она переворачивает меня на спину, прижав к кровати всей своей тяжестью. — Но чтобы продолжал меня кормить.
До тумбочки мне из такого положения не дотянуться, вазочку с печеньем она придвигает сама. И вот я поочередно засовываю ей в рот одно печенье за другим, свободной рукой лаская ее сиськи и живот, доводя до исступления, как каждый вечер, строго по расписанию — минимум семь раз в неделю. Если паузы между печеньями становятся слишком длинными — она также насаживается на меня вверх-вниз медленнее обычного, о да, знакомый подход, именно так я ее и приучал, когда начинал раскармливать. Теперь она прекрасно умеет все это сама, и в спальне все так, как желает она. Моя планида — кормить ее и полностью подчиняться. Отправляю ей в рот очередное печенье, и она, работая челюстями, принимается активнее скакать на моей восставшей плоти.
Все, больше не могу. Взрываюсь как ракета.
Она скатывается с меня, разгоряченная и потная. Так мы и лежим какое-то время, она погружается в сон, переваривая все съеденное. А я, восстановив дыхание, где-то через час пробуждаю ее поцелуем:
— Уже полночь, крошка, готова кушать дальше?