Чревоугодственное

Чревоугодственное
(A Festive Feast)

Новый год в одиночестве… для Паулы это было делом новым. Обычно за столом сидели бабушки-дедушки, которые шпыняли ее «а вот если бы ты пошла в колледж», и конечно, родители, вновь и вновь ворчащие «тебе нужно похудеть», и мелкие кузины, которые смеялись «опять ты в прошлогодний свитер не влезла»...
Просто рай, а не праздник.
Нет, конечно, Паула вовсе не мечтала, чтобы год оказался настолько дерьмовым, но то, что разок она может отпраздновать наедине с собой — это даже приятно. В честь такого праздника она расстаралась и накрыла полный стол: жареную курицу, окорок, свежевыпеченные булочки, картофельное пюре, подливка, морковный торт, полный поднос печенья и, разумеется, глинтвейн — большущая кастрюля.
Много, да. Но Паула предавалась кулинарным хлопотам с удовольствием, твердо намеренная не просто накрыть праздничный стол, а слопать все это до последней крошки. Она уже большая девочка, у которой аппетит всегда был соответствующим. Как к тринадцати годам перевалила за центнер, так с тех пор ниже вес уже не опускался, а начиная с шестнадцати росла исключительно вширь. За последний же год, большую часть которого Паула, как многие, просидела дома на карантине, ее и вовсе разнесло с двухсот пятидесяти кило до трехсот восьми. Повезло, что по работе с удаленкой не требовалось включать видеокамеру. Даже в прежние безразмерные шмотки она уже не втискивалась, пузо попросту вываливалось из эластичных шортиков, и во время корпоративных брифингов ненасытная обжора выключала микрофон и беззастенчиво лопала.
Хорошо, что сегодня обо всем этом волноваться незачем. Никакой работы и гора еды. Наконец-то она обожрется до отключки.
Паула гордо окинула взглядом стол, придвинула два стула, на которых, сдвинутых вместе, как раз едва умещались ее раскормленные окорока, поерзала, устраиваясь поудобнее, и потянулась за первым ломтем ветчины. Обмакнула его в миску с картофельным пюре, намазав на мясной пласт толстый слой картошки, и единым махом отправила в рот.
— Мммм, фафой фвафф! — с набитым ртом простонала она.
Обжора не медлила ни секунды и запихала в рот еще один шматок ветчины с картошкой, так что и так круглые щеки выпятились совершенно хомяческим образом. Пузо врезалось в край стола, сдвигая вперед тарелку всякий раз, когда Паула наклонялась за очередной дозой калорий.
Но душа и желудок алкали большего, и она взяла булочку, разломила пополам и окунула одну половинку в пюре, а вторую в подливку, после чего запихала обе в рот, толком не прожевав предыдущего. И даже этого Пауле показалось недостаточно, и она вгрызлась в курицу, разрывая ее руками и все так же запихивая в рот, соус капал с губ.
— Аххх! Ефффе!
Нынче был один из тех редких моментов, когда Паула воистину могла предаться своей чревоугодственной страсти. Вокруг никого, кто поставил бы ей на вид, сколько она жрет и какое вокруг разводит непотребство. Даже не глядя на лежащие у тарелки приборы, она руками сгребала курятину, ветчину и булочки, вымакивая ими картофельное пюре и подливку и отправляя в рот. Подбородки и обильный бюст были перепачканы едой, но Паула не обращала внимания на такие мелочи и продолжала жрать.
Примерно через час ее тренированный желудок заворчал, намекая, что в принципе неплохо бы и перерыв сделать, но разумеется, для ненасытной чревоугодницы это стало лишь дополнительным стимулом. Никаких перерывов, пока не съедено будет абсолютно все! Обхватив пузо обеими руками, Паула надавила там и сям, оглушительно икнув, подергала туда-сюда, силой утрамбовывая съеденное, что обошлось в новый приступ икоты, зато теперь, без лишнего воздуха внутри, она с новыми силами приступила к делу.
И вскоре от ветчины совсем ничего не осталось, а от курицы — только горстка обглоданных начисто косточек. Однако бедняжку так раздуло, что она уже не могла дотянуться до булочек — круглое пузо упиралось в столешницу, даже когда Паула полулежала, откинувшись назад.
Подобные мелочи, разумеется, остановить ее не могли, она твердо намеревалась доесть все до последней крошки, а потому неуклюже поднялась и бочком-бочком, с трудом дотягиваясь до миски с картошкой, протерла ее надгрызенной булочкой изнутри. А вот когда покончено было с булочками и с пюре… тут Паула и правда замешкалась. Пузо ее раздулось как никогда, и все же ненасытная обжора хотела продолжать, а значит — она продолжит, вот только как же добраться до торта, неосмотрительно поставленного в центр стола?
Кряхтя от усилий, она убрала ненужные уже тарелки, а потом ее осенило. Устроила сеюе сидение прямо на полу, спиной к дивану и раздвинув ноги, так что пузо благополучно выкатилось на пол промеж раскормленных бедер, а стол просто наклонила и блюдо с тортом съехало ей в руки. Водрузив двухкилограммовое кондитерское изделие себе на бюст, Паула вынужденно уткнулась в краешек торта носом. Ну и неважно. Открыла рот и принялась жрать прямо так, руки все равно заняты — придерживают блюдо, — а голова кругом идет, если бы она могла, она бы, как тот удав, запихнула в рот весь торт целиком, а так пришлось вгрызаться, еще и еще, ее распирало, все лицо в креме, а дух витает где-то в небесах и от счастья дрыгает ножками.
Она очнулась только когда блюдо оказалось начисто вылизано. Отставив его в сторону, ненасытная решила, что она и на этом не остановится, хотя желудок и взывал о пощаде, но… ведь съедено еще не все!
Паула с громадным трудом добралась до плиты и переставила кастрюлю с глинтвейном на пол рядом со своим гнездышком, и туда же — поднос печенья. В кастрюлю стратегически приспособила длинную трубку, чтобы всасывать, как из бокала через коктейльную соломинку, вновь уселась и потерла пузо, пытаясь выдавить те жалкие остатки воздуха, какие еще сохранились внутри. Пузо ее на этот момент уже напоминало даже не шар, а горизонтальный эллипсоид — так Паулу еще никогда не распирало, — но на упрямо желала впихнуть в себя все, что осталось. Так что первое печенье хрумкнуло на зубах и тут же было запито добрым глотком горячего глинтвейна… в желудок даже такая малость отправлялась уже с болью, но Паула не отвлекалась. Не могла. Слишком далеко она зашла, чтобы останавливаться сейчас.
Медленно, потихоньку, но она оприходовала все печенье и высосала весь глинтвейн до последней капли. Она не то что двигаться после такого — дышать, и то могла лишь с большим трудом. Так и лежала, обессиленная, а разбухшее пузо горой устремлялось к потолку, и прижатая к полу собственной обожравшейся тяжестью Паула медленно приходила в себя, ожидая, пока все эти калории немного переварятся...
… и тогда она сможет дотянуться до телефона, нажать на быстром наборе единицу и заказать пиццу… штучек этак шесть, чтобы хватило до утра...