Чревоугодие

Чревоугодие
(The beginnings of gluttony, The conviction of gluttony, The entrapment of gluttony)

1. Росток чревоугодия

Просыпаюсь. Полусонный, тянусь рукой к тебе — а тебя нет. Нынче ты редко просыпаешься раньше, чем ноздрей твоих достигнут ароматы моих утренних кулинарных штудий. Где же тебя носит? Обеспокоенный, встаю. Я, случаем, не забыл удалить вчера вечером историю веб-браузера? А вдруг ты наткнулась на мои эротические виньетки, в тексте которых легко опознать тебя и то, как ты недавно поправилась? От одной перспективы подобного меня передергивает. Еще рано, еще не время. Ты еще не полностью сдалась искушениям вкусной еды, не ощутила потенциал возбуждающего могущества полноты.
Встаю, проверяю комп. Уфф: с браузером все как должно быть, и моя писанина по-прежнему в запароленном разделе. Перечитываю черновик, который набросал вчера вечером после того, как ты отрубилась с мешком чипсов в руках и солоноватыми крошками на губах. Описание вполне точное в плане ассортимента съеденного, но, правда, не в плане количества, тут я позволил своей фантазии преувеличить действительность сугубо для улучшения восприятия читателей. Ты ведь далеко еще не та колоссальных габаритов чревоугодница, какой я тебя изобразил. Впрочем, я не совру, если скажу, что ты на верном пути.
Когда мы только встретились, ты была барышней не самой спортивной, но живот твой оставался плоским, потому что ты не привыкла много есть. Когда мы подружились и стали ближе, я водил тебя по разным ресторанчикам и заведениям быстрого питания — и открыл для тебя наслаждение, которое способна доставить сытная и обильная еда. Сперва ты сомневалась и лишь пробовала кусочек-второй-третий, но вот однажды я увидел, как ты отбросила стеснение и очистила тарелку. С тех пор ты начала есть столько же, сколько и я, а потом еще больше и вскоре, помню, регулярно оставляла меня позади.
Неизбежное не заставило себя ждать, и через некоторое время ты обзавелась небольшой складкой сала, что появлялась у тебя на животе, когда ты наклонялась. Однако ты не заметила этого и продолжала есть как прежде. На твоем фото, что я сделал вчера вечером, эта самая складка уже хорошо видна даже когда ты стоишь. Твои щеки округлились, и тебе нравится, когда я легонько щипаю тебя за них, хотя ты при этом краснеешь. Вчера вечером ты отметила, что джинсы стали тебе тесноваты, и расстегнула их перед тем, как мы сели ужинать. После ужина ты изрядно объелась, но все равно хотела прикончить тот последний пакет чипсов, потому что «срок годности истекает завтра, не выбрасывать же — это ведь еда!!!» Все-таки есть свои плюсы в твоих индийских корнях. Вчера вечером была победа, маленькая, но победа.
Так, но все-таки, где же ты сейчас? Наверное, рановато еще надеяться, что ты просто проголодалась раньше обычного? Да, пожалуй, рановато, вот еще месячишко, и тогда да...
В любом случае, поиски мои надолго не затягиваются: ты в ванной, перед зеркалом. Собираюсь с духом — так, тут могут быть сложности — и спрашиваю, что это ты делаешь. Ты ничего не говоришь, лишь указываешь на себя. Я, конечно, вижу, какой «ущерб» нанесло переедание твоей фигуре. На щеках у тебя слезы. Подбородок и шея стали чуть помягче. Лифчик тесноват, скоро понадобится заменить на более подходящий. Но взгляд твой прикован к главному «источнику беспокойства», верхняя часть животика также стала помягче, а нижняя слегка выпирает над трусиками. И бедра вроде как стали пошире и попышнее. И ягодицы чуть выросли в объеме, отчего трусики плотнее облегают твои прелести — а мои собственные трусы резко становятся тесны уже мне, так меня возбуждает увиденное.
Ты настолько мила и невинна, что стыдно сравнить даже с младенцем.
А теперь самое сложное: убедить тебя в этом...

2. Вина чревоугодия

Три дня проходит.
Сперва ты стояла как скала, не желая ни единого моего слова слушать. Только и делала, что смотрела на себя и тихо плакала в подушку над своим так называемым «стыдом». Я пытаюсь утешить тебя, соорудив тебе омлет. Твой любимый, с сыром и грибами, на котором изобразил смайлик с помощью кетчупа. Ты сметаешь его, словно три дня до того не ела. После чего, лежащая в кровати, ты смотришься необычайно очаровательной. Картинка так и предстает перед моим внутренним взором: ты лежишь на постели, на правой щеке застыла одинокая слезинка, обе руки прикрывают животик, словно сомневаются, нужен ему легкий массаж сейчас или чуть погодя, а ноги уже раздвинуты, чтобы было поудобнее.
Я тогда подхожу к тебе и, помню, говорю — да было бы о чем горевать, подумаешь, пара-тройка кило, с твоей силой воли ты без труда их скинешь. Да, я беззастенчиво вру, и буду врать, пока ты сама не поймешь, что такое лучшая жизнь. Чувствую себя императором Палпатином, который убеждает Анакина перейти на темную сторону… и продолжаю шептать утешительную дребедень тебе на ушко. Сколько раз я пытался заставить тебя открыть глаза и самой рассмотреть, как ты прекрасна, но — без толку, твое собственное упрямство не позволяет тебе поверить, что вполне можно быть одновременно и толстой, и красивой. Сила сильна в тебе, и я точно знаю: это же самое упрямство не позволит тебе повернуть назад, когда ты пересечешь черту.
Твой затылок у меня в ладони, притягиваю к себе твою голову и целую. Долго-долго, целую вечность. А потом говорю тебе, что ты самая лучшая на всем свете, и мне совершенно неважно, весишь ты пятьдесят кило или пятьсот.
Потом… потом следует целый день чистого экстаза, иначе не скажешь. Твоя новообретенная мягкость лишь увеличивает наслаждение для нас обоих, и ничуточки не замедляет тебя, разве что добавляет немного инерции. Настолько счастливой я тебя давненько не видел. Словно беспокойство о собственном весе тяжким грузом давило тебе на сердце годы и годы, и вот сейчас я снял этот груз и выкинул куда подальше.
А потом я веду тебя ужинать в ресторацию, поскольку оба мы выдохлись настолько, что готовить что-то даже по-быстрому я уже не могу.
И наблюдать тем вечером, как ты ешь — чистое наслаждение. Ты наслаждаешься каждым кусочком и твердо намерена слопать столько, сколько физически уместится в желудок. После ужина ты, к моему удивлению, предлагаешь отполироваться мороженым. И поглощаешь большую чашу своего любимого десерта с манго и шоколадом, а я любуюсь, как твой животик, раздувшийся после ужина, выглядывает из-под краешка футболки.
Причем следующие два дня повторяют тот же распорядок: я беру на работе пару дней за свой счет, чтобы провести с тобой побольше времени. Ну разве что на еду все-таки прерываемся почаще, и я вижу, что количество съеденного таки растет. Животик твой распирает уже не так выразительно, однако все поглощенные калории оставляют на твоем теле перманентный отпечаток...
… Так о чем бишь я?
А, да. Три дня проходит. И вот я стою на кухне, готовлю. Ты только что слопала сытный завтрак — яичница, гренки и блинчики, — и сейчас что-то мурлыкаешь в ванной. Самодовольно улыбаюсь… и тут слышу грохот, словно упало что-то тяжелое. Со всех ног бегу к тебе, вдруг что случилось...

3. Ловушка чревоугодия

Говорят, гордыня предшествует падению. В твоем случае падение случилось раньше. Когда я слышу грохот и как ты падаешь, меня охватывает страх, как ты там, и я рву наверх со всех ног, в голове разные неприятные картинки… к облегчению моему, все это пустое.
Взмыв по лестнице, я вижу тебя, лежащую на полу, и вокруг осколки того, что ранее вроде как было вазой. И лежащая ты стонешь, жалуясь, какой тесной стала одежда. Тут-то я и заметил на тебе твои любимые джинсы — хотя, пожалуй, «на тебе» некоторое преувеличение, ибо натянуты они ровно до бедер. Собственно, не надо быть гением, чтобы понять, что тут вообще случилось.
Подаю тебе руку и помогаю встать, мысленно отметив, что ты вроде как стала чуть потяжелее, чем раньше. Снова окидываю тебя взглядом: твой второй подбородок стал немного заметнее, когда ты сама, опустив голову, исследуешь причиненный себе возможный ущерб. Руки твои так и рвутся наружу из слишком тесных рукавов, напоминая сосиски. Груди, того гляди, выплеснутся из лифчика — очень скоро тебе потребуется перейти в следующий размер. А животик слегка нависает над трусиками, и вид этой мягкой и пухлой бледной складочки пробуждает у меня внутри звериные инстинкты.
Что, однако, поражает больше всего — это не то, что одежда действительно стала тебе тесновата, нет. Полный шок — это твое лицо. Ни слезинки на округлых щеках, пухлые губы ни разу не искривлены в недовольной гримаске, никаких разочарованных вздохов и жалостливых вслипов. Нет, лишь звонкий веселый смешок, и ты, выразительно поддерживая пухлый животик обеими руками, сообщаешь, что вечерком надо бы выбраться за покупками.
Кадр, отлитый в металле. Запоминается навсегда. Ты смеешься, этак недвусмысленно тыкаешь себя в животик, поддерживаешь его обеими руками, смущенно розовеешь. Само совершенство. И вот это совершенство сообщает, мол, ты тут поправилась, и теперь нужна новая одежда, которая будет хотя бы впору.
Стою молчу, как дурак. Я что, что-то пропустил? С каких это пор для тебя «я поправилась» из вселенской трагедии перешло в категорию общих наблюдений? Как так случилось — не знаю, а потому я решил отключить головной мозг и позволить действовать спинномозговым рефлексам.
Обнимаю тебя, твой животик прижимается ко мне, нежный и мягкий. Шепчу тебе на ушко — ты прекрасна. Ладони мои скользят по твоему телу, изучая его вновь и вновь, и я поражаюсь столь внезапно и зримо проявившимся изменениям. Твои щеки, льнущие к моему лицу, мягкие-мягкие, и еще более мягкий второй подбородок. И руки твои, обвивающие мою шею, стали попухлее и чуть-чуть колышутся. И твой волнительно-сочный бюст — я не без труда расстегиваю на тебе лифчик, который действительно стал теснее; принимаю выплеснувшиеся мягкие сокровища в ладони, приподнимаю, нежно целую. Опускаюсь пониже, к животику, мягкому и обширному, легонько щипаю за складки на боках, оглаживаю животик… который отвечает на прикосновение урчанием, и ты поднимаешь на меня взгляд и сообщаешь, что мне следует немедленно покормить тебя, и на сей раз — как следует. Разворачиваешься, не забыв потереться об меня округлыми ягодицами, мягкими и обильными — трусики толком не могут вместить это пышное изобилие; стискиваю их обеими руками, прижимаю к себе, властно, но ласково...
Впрочем, ненадолго. Тебя и правда следует покормить. Как следует.
После завтрака прошло не так уж много времени, однако на уме у тебя отнюдь не легкий перекусончик. Начинаешь ты с творожника — я его добыл буквально вчера вечером и думал, что хватит на все выходные. Однако весь творожник по кусочку скармливаю тебе с рук, сидя рядом с тобой на диване. Облизав мои пальцы, ты взглядом даешь понять: еще! Послушный служитель моей богини чревоугодия, я достаю из кладовки коробку с дюжиной пончиков. И вновь аппетит твой — услада очей моих, и пончики один за другим исчезают в твоем желудке. Шоколад пятнает твою бледную кожу, и от вида этих пятен я более не могу сдерживаться.
Набрасываюсь на тебя, и мы занимаемся любовью прямо там же, на диване, при этом ты продолжаешь лопать пончики, когда я погружаюсь в тебя, твои пухлые бедра стискивают мою голову и я ничего не слышу сквозь эти своеобразные наушники нежного жирка. Твой вес усиливает инерцию телодвижений, что лишь еще сильнее заводит нас обоих. Я стискиваю твои складки, вжимаюсь в тебя, ближе, теснее… и именно тогда всей кожей ощущаю, насколько больше удовольствия может дать и получить толстушка, и если прежде у меня еще оставались какие-то сомнения насчет правильно ли ты полнеешь — сейчас все они рассеялись без следа...
Воистину, таково начало нового этапа наших отношений, начало изменений, последствия которых не заставят себя долго ждать.