Бикини Эмили Джин

Бикини Эмили Джин
(Emily Jean's Bikini)

Эмили Джин можно было бы назвать хорошенькой… если бы не бикини.
Оскорбительное одеяние сие представляло собой комплект в горизонтальную красно-белую полоску, с фальшивыми узлами не только на ее широких бедрах, что было традиционно, но также в передней части верха, точно в роскошном соприкосновении грудей. Упомянутые груди поддерживались тесемочками скорее сбоку, дабы не скрывать ни единого кусочка зоны декольте, захлестывая шею широкой петлей в откровенном пляжном стиле — в самый раз для жаркого и безоблачного летнего дня. И хотя «скрывать» вообще сказано не о бикини, кое-что для сокрытия Эмили Джин делала самостоятельно. В частности, даже когда она лежала в шезлонге, складка сала чуть пониже талии переливалась через тесемочку низа бикини настолько, что эта самая тесемочка примерно наполовину утопала в ее бледной пухлой плоти.
А что хорошенькой ее не называли, оно и к лучшему. Меньше отвлекало от чтения. Эмили Джин к своему телу относилась примерно так же, как к своим волнистым кудряшкам, светлым с беззастенчиво темными корнями: можно ценой изрядных усилий это дело «привести в норму» и затем все свободное время тратить на попытки поддержания оной — но ведь гораздо проще принять все таким, каково оно есть. Именно из этих соображений она валялась у бассейна с книгой в руке и бокалом прохладительно-фруктово-алкогольного рядышком. Она прибыла сюда — валяться, отдыхать и расслабиться на ближайшие дни. Горный пейзаж вдалеке надежно скрывал горы рутины, которые она сбросила с плеч, и ей уже стало заметно легче.
А потом она увидела его.
Высокий и стройный, не то чтобы такой уж из ряда вон, но на вид — лакомый кусочек. Она почти приподняла темные очки, чтобы получше его рассмотреть, но во-первых, это жест классической тупоголовой дивы с киноэкрана, а во-вторых, палящее солнце ее без очков вмиг ослепило бы. Так что Эмили Джин наблюдала за ним сквозь окошки затемненного пластика, пока он целенаправленно двигался к бассейну, облаченный в шорты сине-зеленых тонов, с полотенцем подмышкой и книжкой в руке. На краю бассейна он развернулся в профиль, дав Эмили Джин возможность оценить степень шерстистости своего торса. Что ж, не Шон Коннери в лучшие его годы… но в общем и Крису Прэтту в «Парках и зонах отдыха» стыдиться нечего. Она машинально прикусила губу, подведенную темно-красной помадой, пока он шел по краю бассейна. Самэц. На пять баллов.
Свободных шезлонгов у бассейна для него хватало, и почти каждый был уже облюбован охотящейся самкой богомола, которая, Эмили Джин в этом не сомневалась, готова приложиться к этому роскошному шматку мяса. В общем, это и было частью игры классического променада вдоль бассейна в стиле славных шестидесятых. Прямо обидно, что его получит одна из этих шлюх — как и всех прочих, кто войдет в раскаленные на солнце ворота бассейна и пройдет мимо нее. Их игра, их жертва. Собственно, потому Эмили Джин и взяла с собой книгу. Паскаль сказал об этом лучше: «Кто входит в дом счастья через дверь удовольствий, тот обыкновенно выходит через дверь страданий»...
Давно почившие философы внезапно ушли туда, где им и надлежало быть — в далекое прошлое. Высокий бокал воды жаждущих шагал все дальше, и Эмили Джин осознала, что он уже миновал нескольких искусительниц — целую Лигу Наций соблазнения и удовольствий.
И шагал он прямо к ней.
Она знала, что должна отвести взгляд и разыграть хладнокровие, но не стала этого делать, отметив, что они просто смотрят друг на друга — глаза в глаза, точнее, очки в очки. Если бы у нее был шанс подправить макияж — вода и косметика сочетаются не лучшим образом, впрочем, никто не ходит к бассейну в Палм-Спрингс чтобы поплавать, как никто не ходит в одиночку в бар вечером перед выходными, чтобы просто выпить; но — играть придется теми картами, какие есть.
Он остановился у шезлонга по соседству и спросил, свободно ли здесь.
— Для вас — безусловно, — широко улыбнулась Эмили Джин. Она ощутила, как в нее летят отравленные стрелы всех представительниц слабой половины человечества в округе — и сгорают в ее сияющей ауре.
Она приподнялась и выгнула шею, намеренно выпятив пышный бюст, чтобы ему лучше было видно, а заодно — чтобы глянуть, что там у него в руке. Ее впечатлило: он читал Исабель Альенде. Он вернул комплимент, ибо полагал, что Кристофера Мура открывают очень немногие, не считая тех, кому сего автора рекомендовал он сам.
Его звали Андрей (его мать дважды прочла «Войну и мир» еще до его рождения). Ее звали Эмили Джин, и на его вопрос она пояснила, что у них в четвертом классе было аж четыре Эмили, так что учитель предложил обращаться к ним по фамилии, чтобы не путать, а она попросила использовать ее полное имя, вот с тех пор так и привыкла, даже с самыми близкими друзьями.
— Но сейчас большинство народу зовет меня просто Эмили, — сказала она. Он никогда и нигде не был «большинством».
Именно в этот момент появился официант с начос, которые она заказала с полчаса как и напрочь об этом забыла. Она предложила ему разделить трапезу, поскольку порция явно рассчитана не на одну персону. Что было чистой правдой, учитывая, какое количество мясного фарша, расплавленного сыра, сметаны, бобов, гуакамоле и сальсы запихнули в гору хрустящей тортильи.
Все равно Эмили Джин съела большую часть.
Уж слишком просто было перестать следить за собой, пока они говорили о книгах, обмениваясь впечатлениями и рекомендациями, каковых хватало: новые сюжеты, где недавние события попадали в кадр и обретали перспективу; раскрытые биографии позабытых героев; изощренное воображение, описывающее старые традиции с новых позиций; загадки дня сегодняшнего и вчерашнего для тренировки серых клеточек; классика, которая не устаревает хотя бы и спустя десятки и сотни лет после ухода автора...
Когда она потянулась за лосьоном от загара, он спросил, не будет ли слишком похоже на клише предложение намазать ей спину.
— Вовсе нет, — ответила Эмили Джин, — ибо некоторые клише имеют под собою разумное обоснование.
И ощущение его ладоней, ласкающих ее податливую мягкую спину, непередаваемое удовольствие от его пальцев, погружающихся в пухлую плоть ее плеч, разгоняло любые мысли о стереотипах.
Казалось, миновал лишь миг, но на столике образовалось пустое блюдо и четыре бокала из-под коктейлей. И когда официант поинтересовался, не желают ли они еще чего нибудь, Андрей уточнил, любит ли она устрицы.
Только что смолотившая блюдо начос, с жирами, выплескивающимися из бикини во все стороны, Эмили Джин, разумеется, ответила:
— Звучит заманчиво.

Он категорически пригласил ее поужинать. Она сопротивлялась сугубо для порядка, чтобы победа не далась ему слишком легко. Когда он обнимал ее на прощание у бассейна, когда его пальцы стискивали ее сочные бока, касаясь верхнего краешка тяжелых ягодиц, когда он с трудом выпустил ее — все это дало ей понять, что его страсть бурлит прямо под кожей, именно там, где она и хотела ее видеть… пока что.
У каждой уважающей себя женщины в хозяйстве должно быть черное платье, дабы привлекать к себе внимание. Эмили Джин вошла в модную азиатскую ресторацию, облаченная в свое. Иная женщина на ее месте добавила бы к платью накидку или иной предмет одеяния, дабы создать рекомендуемый журнальными модельерами образ.
Эмили Джин этих журналов не читала. Вырез платья ее был подобен олимпийскому прыжку с вышки: глубокий, безупречный, высоко оцененный судьями. Где-то вдали Петер Пауль Рубенс рыдал, что родился слишком рано и не может обессмертить апофеоз столь роскошного бюста. Эмили Джин не скрывалась за имперской талией и хитрыми складками ткани. Она знала, что методики, которыми порой пользуются для сокрытия предполагаемых изъянов, лишь притягивают внимание к тому, чего хотелось бы не показывать. С таким же успехом можно просто выставить это напоказ всему свету — и свет примет тебя. И когда она шла, призывно покачивая бедрами, внутренние части объемистых ног зримо терлись друг о дружку, приближаясь к столу, где Андрей, приветствуя ее, поднялся со стула, она видела в его глазах, читала в его сердце, в его теле: он мысленно обнимал ее. Всю.
Закуски, напитки, основные блюда и в обязательном порядке общий десерт (большую часть которого съела Эмили Джин) — за ужином они поделились друг с другом своим прошлым и настоящим. Карьера (она бухгалтер, он школьный психолог), и сколь мало их работа определяет суть их натуры; успехи и закаты марвеловских супергероев; ее друзья иногда звали ее «Эм-Джей», зная, что она обожает серию про Человека-Паука; кто где родился (она в Скоттсдейле, он в Сент-Поле) и почему для них обоих Калифорния оказалась раем с молочными реками и кисельными берегами; кто куда хочет поехать; взгляды на золотой фонд кинематографа; мнение насчет приближающихся президентских выборов с Торнтоном против Дрампфа (оба решительно стояли за молодого Торнтона); несбыточные мечты (она некогда хотела стать актрисей, а он — выступать в Верховном Суде), сознательно отброшенные, когда стала ясна цена успеха; мечты, которые все еще остались...
Когда Эмили Джин слизнула с вилки последние капли шоколадного соуса, он взял ее ладонь и сказал, что тут есть местечко, которое он хочет ей показать. Ее сердце заныло от его прикосновения.
Он повел ее в джаз-клуб, где танцевали сизые тени, вот уже много-много лет, на этой самой сцене в расцвете славы пел Синатра, а вот тут в уголке Кеннеди уединялся с Монро. Пианино обволакивало их тихими мелодиями, ладони их крепко сжались. Она провела ногтем по его бедру, зная, что от этого творится с ним. Он выпустил ее руку, чтобы коснуться своими пальцами ее обнаженной кожи — так высоко, как сумел, средний палец его играл с подолом ее платья, дразня, издеваясь. Сколько продолжалась эта томительная пытка — они не знали. Несколько секунд, или две песни, или целый час...
Они знали только, что это закончилось, когда Эмили Джин выдохнула:
— В мой номер.

Кондиционер охлаждал их горящую кожу, помогая двигаться в едином ритме, Эмили Джин сверху, задавая темп, контролируя общую их страсть. Андрей отвечал стонами. Сопротивляться ее тяжелым грудям, более чем зрелым плодам с древа познания, было невозможно, стиснутый ее мясистыми бедрами, он полностью отдался во власть Эмили Джин. С самого начала он знал, что эта ночь будет непохожей ни на какую другую. Они оба знали, что для них обоих это будет первый раз — их первый, настоящий. Никакой быстро-неловко-стеснительной подростковой горячки. Нет, это будет такой первый раз, о каком они оба дружно мечтали.
Они занималсь любовью, методично исследуя, открывая, даруя и получая наслаждение. Иначе и быть не могло, ибо у Эмили Джин имелось столько завлекательнейших местечек на потискать и приласкать. Андрей должен был узнать — познать ее всю, движимый той неукротимой жаждой, что создала фрески Сикстинской капеллы и текст «Великого Гэтсби». Их единение творило миры, ведомые лишь им одним. Эмили Джин никогда еще не была подхвачена таким воодушевлением, и все же точно знала, что каждый подпрыгивающий ее килограмм неудержимой печатью ложится на договор, согласно которому она вся отдается Андрею. В единственно правильный миг она возвела его на вершину, достаточно долго перед тем держа у самой грани, чтобы оба они смогли выплеснуться во взрыве страсти.
Позднее, когда они лежали в обнимку, а первые рассветные лучи, проникая сквозь шторы, смущенно вырывали из полумрака разбросанные по комнате предметы сорванной друг с друга одежды, прохладный воздух был единственным фактором, который мешал им растечься единой безвольно-удовлетворенной лужицей. Такого никогда прежде не бывало и, как всякого первого раза, никогда более не будет.
Андрей в шутку заметил, что, пожалуй, не стоит удерживать номер до последнего мгновения — все равно выписываться. Не то чтобы ему так уж хотелось возвращаться в город на море, где лейтенант Ламарка раскрыл свое последнее дело, но — жизнь есть жизнь.
Эмили Джин моргнула, ее волосы разметались по подушке.
— Так ведь я там и живу, в Лонг-Бич.
Они посмотрели друг на друга, одновременно задумавшись над следствиями из этого открытия. Эмили Джин скользнула рукой под одеяло, промеж его ног, и с удовольствием обнаружила там весьма воодушевляющее начало — или продолжение? — их грядущей жизни...

Со временем Эмили Джин обзавелась целой вешалкой бикини, все в разном стиле, в основном — подаренные Андреем. Но центральным элементом коллекции оставалось то, красно-белое, в котором она была в тот день у бассейна в Палм-Спрингс. Она так и не выбросила его, даже когда бюст ее стал полностью вываливаться из тесемочек верха, а низ окончательно утонул в складках сала, так что хоть сбоку, хоть спереди, учитывая габариты ее пуза, этого бикини было в упор не рассмотреть. Любая другая женщина выкинула бы эту тряпку — ну выросла и выросла, — но Андрей и Эмили Джин дружно соглашались, что оно всегда будет их любимым.
Она носила его до тех пор, пока бикини просто не лопнуло, когда Эмили Джин пришлось зачем-то наклониться. Их тризна по безвременно почившему предмету одежды продолжалась всю следующую ночь...