Аппетит приходит во время еды
Аппетит приходит во время еды
(Wohlgena:hrte Jugend)
Рейн-Рурский парк под Дюссельдорфом; достойных туристических проспектов достопримечательностей тут нет и близко, но у любителей отдыха на природе, особенно по выходным, район достаточно популярен. Здесь я и работаю вот уже два года как, в четырехзвездочном отеле, в который заселяется немалая доля отдыхающих, прибывших сюда не на полдня, а хотя бы на пару-тройку суток.
В мои служебные обязанности входит радостная улыбка на регистрационной стойке, проверка работников столовой и информационное обслуживание в смысле где тут что находится. В пик сезона с ног сбиваешься, но сейчас, осенью, поток народа существенно снизился, так что есть время поднять голову и осмотреться.
А как раз сегодня осмотреться очень даже стоит. Вернее, посмотреть. Кое на кого. Стою за конторкой, дежурно улыбаюсь спускающимся позавтракать гостям — семьям и парочкам, представляющим собою классические образчики кельнского и дюссельдорфского среднего класса, — периодически обмениваюсь с ними столь же дежурными фразочками о погоде. А сам наблюдаю за вполне определенной рыжевато-русой головкой, к которой прилагается весьма приятственно-округлая фигурка. Зовут обладательницу всех этих достоинств Штефани Вильмсдорф, и приехала она сюда с родителями «немного отдохнуть в лесной глуши от бетонных джунглей». Мы познакомились года три назад, на кондитерских курсах Бидербека, где общались довольно плотно, жаль, недолго — курсы продолжались всего месяц. Хорошенькая, овальное лицо, высокие скулы, симпатичная складочка второго подбородка. Три года назад Штефани уже обзавелась довольно-таки пышными формами, а после курсов продолжила продвижение по кондитерской стезе — и судя по раздавшейся вширь фигуре, вполне успешно. Вот она тянется за очередной булочкой, разрезает пополам и кладет внутрь масло и мармелад, а я любуюсь ее широким задним фасадом, туго обтянутым блестящими джинсами. Восхитительное зрелище. За эти годы она стала еще роскошнее.
Штефани единственная моя знакомая-толстушка, с кем я как убежденный любитель пышек могу открыто поговорить о своих предпочтениях; увы, она неизменно отвечает, что сидит на диете, вот только делает это, очевидно, с перерывами на завтрак, обед, ужин и легкие перекусы между основными трапезами. Вчера, сразу как они всей семьей заселились в гостиницу, мы немного поболтали как раз примерно об этом, и сегодня мне, разумеется, хочется развить тему...
— Ну как спалось? — улыбаюсь я.
— В лучшем виде, — отвечает она. — А ты тут как, не скучаешь? Сколько ты уже тут сидишь за стойкой?
И закидывает в рот остаток будочки с мармеладом.
— Года два уже. Скучать не скучаю, иногда приходится пахать не разгибаясь, но зато платят хорошо. А ты как?
— А я устроилась в кондитерскую в Бонне. Как видишь, цвету и пахну, — усмехается Штефани и поглаживает округлое чрево, а я сразу вспоминаю тот месяц...
— Да уж вижу. И сохранила хороший аппетит.
— Ага. Достали меня эти диеты. Два года назад взяла себя в ежовые рукавицы и скинула десять кило.
Усмехается, и я уже знаю, почему.
— И разумеется, на радостях отпустила поводья.
— Точно. И все эти десять кило набрала снова, а потом еще и еще… в общей сложности килограммов на двадцать пять сверх того, что было. Так что больше меня на такое не подпишешь.
Я наслаждаюсь видом ее бедер, упакованных в тесные джинсы, а Штефани поглощает булочки с мармеладом. Молчание затягивается; осознав, что сейчас моя реплика, говорю:
— Но выглядишь ты даже лучше, чем раньше! — Чистая правда, кстати.
— Хммм… даже не знаю. Чувствую-то я себя в норме, но пожалуй, больше поправляться не хочу. А то скоро стану похожей на сестрицу Беа.
И от этих слов усмехается еще шире.
— Какую еще сестрицу? У тебя разве есть сестра? Я и не знал.
— Ты и не мог знать, она как в семнадцать лет уехала с приятелем в Дортмунд, так мы больше почти и не виделись, хотя иногда перезваниваемся.
— И говоришь, она такая же упитанная, как ты?
— Хммм… «упитанная» — это еще мягко сказано. Впрочем, сам увидишь, мы наконец-то ее уболтали на совместный отдых, так что она скоро приедет сюда!
Мы обмениваемся еще несколькими словами, но через несколько минут отец Штефани провозглашает:
— Так, дамы, на выход, если хотите сегодня добраться до города!
Родители ее поднимаются из-за стола. Отцу пятьдесят с хвостиком, внушительная борода, рокочущий бас и пивное брюхо. Мать выглядит чуть моложе, модно одетая, стройная — и общается на диалекте, который за пределами Кельнского залива вряд ли кто поймет. Мы со Штеффи быстро прощаемся, я ее обнимаю — ах, какое же это наслаждение, прижиматься к такой мягкой и пышной девичьей плоти, — но через несколько секунд она ловит обеспокоенный мамочкин взгляд и отстраняется.
— Чао! — и, развернувшись, следует за родителями, а мне только и остается, что любоваться ее покачивающимися туда-сюда бедрами. Двигается Штеффи небыстро, вероятно, не в последнюю очередь из-за объема этих самых бедер, опять же вес для девятнадцати лет им приходится выдерживать немалый.
А работа течет своим чередом. Зал пустеет, я остаюсь наедине со своими думами. Оно и хотелось бы снова сойтись со Штеффи — но во время работы это малореально, опять же, она теперь работает в Бонне, а я по-прежнему в Дюссельдорфе. Ладно, поживем — увидим.
К ужину Вильмсдорфы возвращаются в гостиницу, но на разговоры у нас времени нет совсем: они всей семьей идут на вечерний киносеанс, где будет итальянский клон «Челюстей», «Большая белая» — а к концу фильма мне уже пора спать, потому что смена у меня начинается в полпятого утра. Впрочем, сон ко мне в эту ночь идет плохо...
А назавтра Вильмсдорфы спускаются на завтрак и накладывают себе полные тарелки. Гренки, ветчина, голланский сыр, яичница и все прочее, что может предложить наш шведский стол; одна только Штефани расправляется с четырьмя многослойными бутербродами, а потом еще на десерт съедает три куска торта, который приготовлен для заказанного в полдень праздника. Куда в нее столько влезает? Впрочем, когда Штеффи с охами и вздохами выползает из-за стола, я получаю возможность увидеть, куда именно. Сегодня на ней черные спортивные штаны и белая футболка на размер-два меньше, чем надо бы, так что ткань завлекающе облегает все внушительные телеса девушки, колыщущиеся туда-сюда, пока она движется по коридору. И еще я замечаю, что руки у Штеффи тоже пополнели, так она растолстела за эти годы. Белая-белая кожа и роскошные рыжеватые волосы, раскормленный ангелочек, достойная представительница подрастающего поколения в нашем сытом и благополучном обществе.
После обеда папа Вильмсдорф объявляет семье пеший моцион по округе, тем самым лишая меня и сегодняшней возможности провести время со Штефани до начала вечерней смены. Жаль.
Отправляюсь в Дюссельдорф подкупить того-сего, а по возвращении, поскольку вечер довольно жаркий, решаю чуток поплескаться в бассейне. Там как раз никого не должно быть, сегодня же прямая трансляция матча Германия-Швейцария, все прилипнут к телевизорам — и в семь вечера бассейн будет в моем единоличном распоряжении.
Я как раз проплываю дорожку в третий раз — герр Мейсер, вынужденный постоянно сидеть у бассейна и оттого желчный «спасатель», радостно заперся у себя в раздевалке наедине с телевизором, — и тут дверь открывается, и я едва удерживаюсь на поверхности воды. Во всяком случае, плыть вдруг становится много труднее.
— Штефани, ты что тут делаешь? — ничего умнее не придумалось.
— На улице жарко, родители не отрываются от этого дурацкого футбола, вот я и решила пока окунуться.
На круглом лице улыбка. Шаг за шагом она приближается. Бикини когда-то было ей впору, но сейчас жутко тесное, над красными трусиками двумя солидными складками нависает пузо, а бедра, о, эти бедра, завораживающе пышные, изобильные, колышутся так, словно сплошь состоят из желе, и выпирающие из-под трусиков ягодицы покачиваются туда-сюда. На остатках воли добираюсь до края бассейна и вцепляюсь в бортик, так хотя бы не утону.
— Ты чего на меня так пялишься? — смеется она. — Ну да, я растолстела, но в купальник вроде пока еще влезаю. — Правой рукой шлепает себя по упитанной заднице, а левую кладет на круглое пузо.
— Просто… выглядишь ты совершенно потрясающе! — говорю я.
— Спасибо. Ты первый, кто так сказал!
Выползаю из бассейна и наблюдаю все ее жиры уже вплотную.
— Ну что, поплаваем чуток?
Штефани ухмыляется.
— Чуток — с удовольствием. Только без фанатизма, очень уж день тяжелый выдался.
— Вы ж вроде сегодня на прогулке были? Что, так далеко забрались?
— Не. Километров на пять, потом устали и остановились перекусить в старом кабачке, и я заказала себе громадный охотничий шницель с шампиньонами, картошку, клецки и салат, потом еще мороженое и еще, еще… да еще слопала призовую плитку шоколада, которую утром прихватила у тебя со стойки. Ох, ну и обожралась же я!
Обвиняюще тыкаю пальцем в округлый живот Штефани.
— Вот поэтому-то ты такое пузо себе и отрастила! Который уже раз мы с тобой болтаем, и почему-то все сворачиваем на пожрать, а?
— Ага, — соглашается она, — потому и сворачиваем, что без этого мне и моему пузу никак!
Медленно и плавно движется она к бассейну, с трудом передвигая массивные бедра. Не могу не думать о том, какой вес приходиься выдерживать ее ногам. Громкое «хлюп» и радостный визг свидетельствуют о погружении Штеффи в водную среду, отчего все ее телеса, достойные кисти Рубенса, колышутся в полном согласии с расходящейся по бассейну волной. Насколько же она растолстела? И ведь при этом продолжает вовсю лопать как не в себя!
В мыслях моих царит полный беспорядок. С таким рассогласованием желаний и возможностей меня скоро в психушку упекут...
Ясное солнечное утро, суббота, классический «день прибытия», хоровод свежих и радостных лиц, предвкушающих все прелести отдыха. Настроение у меня самое что ни на есть бодрое и рабочее. Останавливаюсь у столика Вильмсдорфов и обмениваюсь парой слов со Штеффи.
— Ну как спалось? — опережает она меня, нацепив обычно-дружелюбную улыбочку.
— Спасибо, неплохо. Какие у вас планы на сегодня?
— Э… Скоро приедет Беа, она как раз оказалась тут недалеко — я тебе разве не говорила?
Беа? Озадаченно моргаю. Ах да, ее сестра.
— Так что мы устроимся где-нибудь в уголке поуютнее...
Тут подает голос папа Вильмсдорф.
— Развлекайтесь как хотите, мы с мамой уезжаем в двенадцать, дальше весь день ваш.
Я предлагаю:
— Можем поиграть в теннис или пойти искупаться? В смысле, могу сейчас забронировать, только скажи.
Но Штеффи, громко рассмеявшись, качает головой.
— Нет-нет, вот этого не надо. Сам увидишь. Ты же с Беа еще не встречался.
Я не очень понимаю, к чему это она.
И тут всю красоту момента портит босс, повелев мне срочно мчать в Дортмунд в головной офис и получить там новый компьютер. Так что все утро насмарку, хорошо хоть, что все это на служебной машине, а не на своей. Возвращаюсь где-то к двум, не то чтобы весь на нервах, но близко к тому. Сбрасываю комп на двух новеньких, пусть устанавливают его в кабинет босса и обеспечивают всю проводку, а сам смываюсь в обеденный зал в надежде застать там «любимую гостью».
— А, ну вот наконец-то и ты! — машет рукой Штеффи. — А Беа уже здесь!
Родители, разумеется, давно уехали, оставив обеих дочек «скучать» в плетеных креслах за столом, в три слоя загруженным сластями и закусками.
Беа здесь. Да, такую поди не заметь. Солнечные очки в пол-лица — тот же овал, высокие скулы и сияющая улыбка, как у Штеффи — но волосы светлее и коротко подстрижены. Широкие плечи и мясистые, очень пышные руки. Черный летний свитерок с широченным вырезом на массивном бюсте Беа похож на южноамериканское пончо, а нижнюю часть ее громадного тела обтягивают светло-серые джинсы. Наверняка индпошив, размеров таких в природе не существует: столь раскормленных девиц, а Беа не старше 25, мне приходилось встречать разве что когда я однажды был в гостях в Атланте. Грудь у старшей сестры Вильмсдорф внушительными габаритами не отличалась — размер четвертый, не более, — но зато под ней округлядись две складки колоссального чрева, а выплескивающиеся из кресла бедра полностью ему под стать! Сколько она весит, не рискну и предположить, наверняка ошибусь килограммов на тридцать, и еще вопрос, в какую сторону...
— Привет! — быстро подхожу, пока от лицезрения Беа мой пульс не рванул вперед, как болид Формулы-1.
Она улыбается и протягивает руку, которую я и пожимаю, отмечая, что от этого движения пухлое предплечье колышется как взбитое желе. От Беа исходят волны тепла и удовольствия.
— Классно тут у вас. Я здесь в первый раз, но поверь, не в последний!
— Рад, что тебе нравится, — сражаюсь с собственным взглядом, пытаясь не очень уж пялиться на ее выдающиеся формы. Получается не так чтобы очень.
— А уж готовят — пальчики оближешь! Я уже попробовала клубничный торт, божественно!
И в точности тем же движением, что и ее сестра Штефани, кладет пухлую ладонь на внушительное чрево.
— Эй, притормози чуток, — с ухмылкой замечает младшая сестра, — ты вроде стала еще толще, или мне кажется?
— Не, не кажется, — ответствует Беа, — на прошлой неделе соседи отмечали серебряную свадьбу, ну и я там оторвалась по полной программе… со всеми вытекающими.
На длинных фразах ее двойной подбородок ходит ходуном.
— А не посидеть ли нам на солнышке? — предлагаю я. В зале довольно свежо, а пожилая пара за соседним столиком очень уж подозрительно косится на нашу компанию.
— Принимается, — отвечает Беа. — Только скажи, где у вас тут туалет?
— На втором этаже.
— А лифт?
— Э… будет только в августе. Здание-то новое, еще не все работает.
— Оххх… — вздыхает Беа. Но увы, помочь тут ей никто не в силах.
Медленно, вперевалку, поднимается она из-за стола, широко расставляя ноги, потому что разбухшие бедра соприкасаются почти до колен. Выведенные из состояния покоя задние части отчаянно по этому поводу протестуют и волнами переливаются туда-сюда. Никогда такого не видел. Сражаясь с земным притяжением и дыша как паровоз, Беа упрямо продвиается к лестнице.
А Штеффи поворачивается ко мне.
— Беа толстуха, правда?
— Точно. Словно из этого американского ток-шоу.
— Ну, в Америке она тоже несколько месяцев прожила, пока училась. Но в общем и целом — пока она себя хорошо чувствует, собственные габариты ей не мешают.
Мы со Штеффи перемещаемся наружу в кафе-мороженое, занимаем столик и рассматриваем сегодняшнее меню. Минут через десять раздаются тяжелые шаги и пыхтение, к столику подкатывается Беа. Почему-то она выглядить еще толще, чем тогда, в зале. Я только успеваю подумать, что здешние пластиковые стулья могут и не выдержать такой нагрузки… и тут Беа плюхается на сидение, словно на тахту перед телевизором. Хрясь! Мы и рта открыть не успеваем, а толстуха-Беа беспомощно валяется на полу среди остатков раздавленного стула, как перевернутая на спину черепаха.
— Черт! — выдыхает она, но от комичности ситуации мы все трое дружно хихикаем, как школьники в младших классах… Хорошо, что никого рядом нет и никто не видит!
— Ты, надеюсь, ничего себе не повредила? — утираю слезы.
— Не, все в порядке, только встать помоги.
Беа пытается сесть сама, но с ее весом не так-то это и просто. Складки жира, содрогаясь, похожи на среднеразмерный водяной матрац. Держу ее за руки и медленно, всем весом откидываясь назад, вытягиваю в вертикальное положение, весь багровый от усилий. Последнее от Беа не ускользает.
— Вот так вот это, таскать 186 кило! — улыбается она, тяжело дыша. — Спасибо. А теперь, я надеюсь, у них есть в хозяйстве железный стул?
Приятный денек, приятная компания. Сестры Вильмсдорф с аппетитом поглощают мороженое, потом на пару уписывают средних размеров вишневый торт и еще пару пакетов чипсов. Интересно, что о нас думают другие посетители? Тощая двухметровая орясина, упитанная рубенсовская рыжая девица и громадных габаритов дама, под которой прогибается даже железный стул...
В семь с хвостиком, увы, наступает час отъезда. Фольксваген-гольф и бюст Беа ходит ходуном, пока она размещается за рулем. Пышнотелая Штеффи села на соседнее сидение, но машина все равно слегка кренится влево.
Машу сестрам рукой. И надеюсь, что обе они снова посетят наш отель, вместе или по очереди — как повезет. А пока остается тешится воспоминаниями...