Ами: наслаждение чревоугодницы
Ами: наслаждение чревоугодницы
(Amy's gluttonous pleasure)
Вот она валяется, в расстеленной постели, вся в крошках и пятнах — от пухлых рук до объемистого, переполненного пуза. Чувства ее читаются на ее лице: черные омуты очей над ненасытным ртом промеж круглых багровых щек затянуты поволокой и источают глубочайшее, несравненное наслаждение, идущее изнутри.
Наслаждение это наша визави, барышня двадцати с небольшим годов, не имеет возможности испытывать так часто, как ей хочется. Это особый случай, сочетание удачно представившихся обстоятельств и почти инстинктивного порыва.
Наконец Ами решает немного пошевелиться — валяться всем своим немалым весом на крошках, вдавливающихся в нежное тело, не очень удобно, — и приподнимает свои раскормленные телеса, медленно и аккуратно, чтобы не потревожить обожравшуюся утробу. Увы, с ее габаритами это практически нереально, и переваривающаяся внутри еда вызывает непроизвольное и безжалостное «ик». Ами все так же продолжает распирать, а улыбка ее становится еще мечтательнее и шире.
Всю свою жизнь под родительским кровом она скрывала свои греховные желания и страсти — скрывала намеренно, кто-то посторонний сказал бы — пренебрегая ими, но это было не пренебрежение, нет, ибо стоило Ами вырваться из-под родительского крылышка и начать жить одной, как все это, прежде сокрытое, вырвалось наружу. И за минувшие месяцы принесло с собой дополнительные килограммы. Семьдесят четыре дополнительных килограмма — хотя нет, уже больше, плюс семьдесят четыре было на той неделе...
Прямо сейчас она ни на что не способна, кроме как лежать максимально неподвижно, терпеть боль и упиваться прочими ощущениями — голова упирается в стену, пузо собственной тяжестью придавлено к матрацу. Даже штаны не снять, чтобы легче стало — она их сбросила с самого начала. Вместе с трусиками. Так проще.
Лишний пончик, дополнительный кусок пиццы, тарелка-другая макарон… с этого и началось сползание Ами в нынешние разбухшие габариты. Что тут сказалось больше — стрессы, чревоугодие, случайность или жгучая ненависть к вынужденному прежнему лицемерию, — не знает и она сама. Впрочем, уже неважно. Ибо когда она впервые осознала, что на стройной прежде фигурке прибавилось несколько килограммов, которые тогда было так легко согнать, — Ами этого не сделала, напротив, продолжила активнейшим образом вести «неправильный» образ жизни. Вперед ее гнало четкое и ясное желание стать еще тяжелее, слопать еще больше, растолстеть еще сильнее.
В желудке раздается почти гневное урчание. Парадокс: вроде больше и некуда, но организм требует «еще». Даром что хозяйка уже устала кормить эту бездонную прорву. Одна рука продолжает успокаивающе поглаживать туго натянутую, почти покрасневшую кожу в области желудка, вторая же медленно пытается дотянуться до пятого бургера — забавно, там в пакете таки что-то еще осталось...
Потихоньку, день за днем, она толстеет. Ами совершенно целенаправленно наслаждается не только заказываемой уличной снедью, но и личными рекордами поглощаемого количества таковой. Вернее, тем, что каждый день пытается эти рекорды превзойти. И тем, что это все чаще получается. Вскоре ей приходится обновить гардероб. А потом еще раз. И еще. Раз в месяц, раз в две недели… Дополнительные расходы. На которые она идет с неменьшим наслаждением.
И вот рука наконец дотягивается до пакета, подтягивает поблиде к тучным телесам и одним привычным движением разворачивает содержимое. Взгляд на несколько мгновений сосредотачивается на поджаристой корочке булки, затем укус, другой, третий — больно, но это привычная боль, — и вот смотреть уже не на что, и глаза снова бездумно смотрят в потолок.
Офисная работа и повышение до менеджерской должности, когда уже не бегаешь сама, а командуешь другими — делу не помогло, напротив, пожалуй, именно с этого момента дела как раз и приняли необратимый оборот. Сидячая работа, неограниченный доступ к шкафам с вкусняшками… все это так, но конкретно в случае с Ами решили дело именно ее чревоугодные пристрастия, просто именно тогда она полностью отдалась им. Именно тогда и осознала, что обратного пути нет.
Нежная и воздушная принцесса расплылась, разжирела, неряшливо заляпанная соусом и крошками от регулярного обжорства. Укус, вздох, укус, вздох… и вот изнутри наконец прорывается громогласное «ик»!..
Смешно и даже в чем-то неудобно: персонал ее любимого итальянского ресторанчика не просто прекрасно знает Ами в лицо, но и говорить с ней начинают этаким особым тоном. Примерно как ее родные за месяц до того.
Этак предупредительно-озабоченно: родная, с тобой все в порядке?
Все это Ами пропускает мимо ушей.
И вот последний кусок двойного бургера, финал, и внутри, глубоко под могучими складками сала, чуть пониже еще более раздувшегося и переполненного пуза, зарождается щекочущее желание, которое заставляет ее левую руку наконец скользнуть вдоль свежих растяжек, промеж тучных бедер.
Случается — иногда, когда она не ныряет в омут чревоугодия с головой, — что у Ами появляется вопрос, такой простой и такой сложный: сколько? Сколько еще может так продолжаться, пока она не скажет «хватит»? Сколько еще шагов на пути безудержного чревоугодия она готова сделать? Сколько еще осталось до того момента, когда она начнет сожалеть о содеянном?
Не то чтобы она не знала этих ответов...
Сама по себе левая рука добраться до нужных мест не может, даже когда ноги раздвинуты насколько возможно, без правой руки — не достать. Но вот пухлые пальцы Ами наконец погружаются во влажную и ожидающую расщелину, и от одного прикосновения все ее тучное тело содрогается, и содрогается еще больше и яростнее, когда она принимается двигать неуклюжими пальцами туда и сюда, внутрь и наружу, истекая соками желания и продолжая неистово икать после двух бутылок колы...
Она знает точно: обратного пути нет. Всякий раз, когда Ами прислушивается к голосу разума и начинает себя ограничивать, это оказывается занятием невероятно сложным, напряженным и противоречащим подсознательным порывам, а на глаза попадается то скидочный купон на вторую пиццу, то реклама распродажи замороженных полуфабрикатов...
Очевидно одно: чтобы вернуть прежнюю Ами, записаться в тренажерку будет категорически мало.
И вот Ами дергается, извивается, стонет от наслаждения, лоб ее сверкает от пота, щеки багровеют, в помещении стало гораздо жарче, правая рука отрывается от набухшего и затвердевшего соска и касается пуза, тугого и шарообразного, указательный палец ныряет в темную каверну пупка, погружаясь глубоко-глубоко, ах, так много, и она содрогается всей своей немалой тяжестью, выворачиваясь наизнанку и вновь заворачиваясь обратно, и наконец замирает там же, где и начала очередное свое погружение в омут чревоугодия полтора часа назад.
Главная причина, почему она делает то, что делает, и не намеревается прекращать — это то глубочайшее, чистейшее наслаждение, которое Ами получает от еды. От обжорства, безудержного и неустанного. Ничего сравнимого с этим просто нет. По крайней мере — для нее.
И вот, наедине с собственными мыслями, потихоньку приходя в себя, она вновь начинает ощущать никогда не надоедающее ей желание «повторить». То есть снова налопаться по самое не могу, и желательно больше, чем в прошлый раз. Пожалуй, решает Ами, надо заказать на ужин китайской снеди. Вариант «на семью». Нет, на две семьи...