Американская зараза

Американская зараза
(Americana is Fattening)

Шагаю к почтовому ящику, вся трепеща в предвкушении. Сегодня, может быть, придет письмо от моей доченьки. Обещала писать раз в месяц, уехала в конце августа, а сейчас уже сентябрь на исходе.
Моя Валентия — уникум. Серьезно. У нынешней молодежи поголовная интернет-зависимость, они не понимают, как это можно жить без смартфона и фейсбука с инстаграммом; у Валентии все наоборот — она компьютера и прочих гаджетов не то что боится, но очень сильно не одобряет. Так что для нее «писать» — это именно писать, ручкой по бумаге. Хорошо еще, что почтовый ящик себе все-таки завела и милостиво согласилась иногда заходить туда и читать мои послания, но отвечать будет только «традиционным способом». Ей так больше нравится, ага. А мне каково?
Ей предстоит провести в Штатах целый год. Туристический вояж «с рюкзаком по всей стране». Валентия всегда обожала американскую культуру, их фильмы, их музыку — даже их кулинарию, porca madonna! Лучшая кухня в мире — итальянская, это всем известно, а вот она даже пиццу предпочитает не нашу, традиционную, а «в нью-йоркском стиле». Хорошо хоть, эта любовь к американской кулинарии не подпортила ее фигуру, моя девочка оставалась все такая же стройная и красивая. Никогда не понимала ее одержимости Штатами.
Но все равно жду не дождусь от нее весточки.
Отпираю ящик. Счета, рекламные объявления — и вот оно! Сегодня мой счастливый день, я держу в руках открытку, заполненную прекрасно знакомым мне почерком. На картинке какой-то портовый город, подписано «Мейн» — чтоб я еще знала, где это и что это, я-то, в отличие от моей малышки, Штаты на глобусе найти могу, но и только.
Внутри записка и поляроидное фото: мужчина и женщина — наверное, супруги, средних лет, чуть постарше меня, очень американистый вид, упитанные, но симпатичные, — и между ними моя малышка Валентия. Ярко-голубые очи, темные волосы во всю спину, смуглый загар, сверкающая улыбка. Счастливая и здоровая.
С нетерпением берусь за письмо.
«Мамочка, дорогая,
Америка прекрасна. Мне тут очень-очень нравится. Пока сижу в северо-восточных Штатах, здесь много моряков, и я просто обожаю всю эту жизнь! Очень милые люди, и все такое настоящее американское, просто блеск! Чтобы сбережений хватило на подольше, берусь тут за любую халтурку — вот сейчас активно поправляю живые изгороди у Говардов, это они на фото. Они разрешили мне пожить у них в гостевой комнатке и даже кормят меня. Только здесь холодновато, но ничего, на работе согреваюсь.
Лангусты в масле еще вкуснее, чем я их себе представляла! Такие солоноватые, с моей любимой французской булкой сочетаются идеально! Густой суп из морепродуктов, рыба с картошкой и старые добрые американские бургеры тоже прелесть. Еда тут вкуснейшая, клянусь, без добавки от стола не ухожу никогда! Это я не в обиду твоей готовке, мамочка, просто мне очень нравится сам дух американской кухни.
Через месяц напишу еще. А так я тут в безопасности, довольная и очень хорошо кушаю!
Закатываю очи горе. Да, это моя девочка. Не может написать больше двух абзацев, и половина о еде! Посещает меня некоторое беспокойство, что скоро она может поправиться и стать похожей на этих своих нынешних… как их там, Говарды? Еще до отъезда я подшучивала над ней, мол, ты в своей Америке рискуешь растолстеть, а она отвечает — ну, значит, растолстею, подумаешь, беда! Ох уж эти детки...
Тут же отписываюсь ей по электронке, не забыв вставить „и поменьше болтовни о еде“, авось это ее убедит и есть поменьше, жму „отправить сообщение“ и готовлюсь к ожиданию следующего письма, которое придет через месяц...

Октябрь наступает быстро, и вот в ящике следующий конверт, на сей раз со Статуей Свободы. Открываю и сразу берусь за письмо, оставив приложенную фотографию на потом.
»Дорогая мамочка,
Нью-Йорк — великолепный город! Продолжаю подрабатывать где возможно, живу у приятелей — обзавелась целой толпой знакомых, всегда есть у кого переночевать. Ночью тут самая жизнь, вечеринки в полный рост! Вот только очень уж холодно, поэтому живу в основном в помещении. Не волнуйся, я не мерзну, тут и под крышей работы хватает — чистка-уборка, все такое.
И, мам, прости, но в Нью-Йорке итальянская кухня лучше, чем в самой Италии! Тут самая вкусная вермишель, пицца и канноли, какие я только пробовала! Изобилие вкусов, утопающее в сыре — практически все, что я зарабатываю, тут же в пиццерии и трачу. Слишком вкусно, чтобы не побаловать себя, но оно того стоит. Да и где еще вдоволь пообщаешься с народом? В Нью-Йорке можно познакомиться с кем угодно!
Мы еще успели съездить в Филадельфию и Чикаго. Тоже хорошие города, со своими приятными достоинствами. Чикагская пицца — это нечто, такая толстая и жирная корочка, тоже по-своему вкусно. А в Филадельфии такие сандвичи, просто не оторваться, даже лучше, чем в Нью-Йорке, мне там аж пояс пришлось расстегнуть.
Мам, я тебя люблю, потом напишу еще."
Похоже, мой намек насчет «поменьше болтовни о еде» не сработал. Ладно, вздыхаю я, Валентия просто такая, какая есть. На фото моя девочка с друзьями в каком-то баре. Не пойму, это мое воображение, или нет, но вроде бы она тут чуточку пополнее прежнего, и кажется, футболка облегает животик плотнее, чем следовало бы. Когда Валентия уезжала, она была восхитительно стройной, «гимн Гербалайфу» — видимые кости таза и ключицы, длинные тонкие руки и ноги. А здесь, на фото, она чуть помягче и полнее. Все та же красавица, но немного покруглее. Огорчительно думать, что мои опасения сбываются так быстро… Качаю головой: да нет, вздор, наверное, это просто фото, что там щелкнешь короткофокусным объективом в полумраке питейного заведения!
Тут же отписываюсь по электронке, напоминая — наслаждайся жизнью, а не одной только едой.

Ноябрьское письмо приходит из Нового Орлеана. На открытке красивый уютный пригород, этакая расцвеченная светящимися окошками ночь. Берусь за письмо, жду и боюсь новостей.
«Мама!
Новый Орлеан великолепен! Кадьенская культура — просто фантастика, а от кадьенских блюд я просто оторваться не могу! Самое лучшее — суп-рагу гумбо, тут десяток сортов мяса, обожаю. Каждую ночь тут закатывают пирушки, и здешние такие же гостеприимные и дружелюбные, как итальянцы! Я познакомилась с джаз-группой и пока тусуюсь с ними в роли обслуживающего персонала во время выступлений — работа несколько утомительнее, чем я привыкла, но зато и платят лучше, чем мне тут светит в других местах.
Но гостеприимство, вечеринки, кадьенские заморочки и еда — это еще не весь Новый Орлеан, он великолепен сам по себе! Я добыла пару рецептов гумбо, вложила в конверт — попробуй как-нибудь, это действительно вкуснятина. Креветок можно заменить на раков, поэкспериментируй. В общем, до следующего письма, я тебя люблю!»
И снова еда, вздыхаю я. Смотрю на фотографию. Так, это упомянутая группа: двое парней и девушка — черные, еще один белый парень, и моя Валентия. Все улыбаются, довольные и радостные, а меня снова охватывает беспокойство. У моей девочки определенно появился животик, с отъезда поправилась самое малое килограммов на семь.
Размышляю, не включить ли в ответное послание хотя бы в порядке шуточки что-нибудь насчет ее веса, но все-таки решаю — не стоит того. Она ведь еще и близко не полная, потому как изначально была достаточно худой. Я просто беспокоюсь за нее, но… у Валентии там своя жизнь, в которой я ей никак не указ; и я просто отписываюсь, что люблю ее. И снова озабоченно вздыхаю.

Предвкушение новых писем смешано со страхом. Открыв декабрьский конверт, я уже морально готова к новым описаниям кулинарного изобилия, в котором моя девочка утопает по уши. И — да, я права: отправленная из Майами открытка не обделена этими моментами.
«Мама,
До января буду сидеть в Майами, тусуюсь с нашей туристской братией. Подрабатываю всякой мелочевкой, прыгать вокруг сцены меня достало. Отдыхаю. Благо пляжи в Майами даже зимой вполне уютные. А еще вписываю в свои любимые блюда — кубинские, вкус совершенно несравнимый!
В обход налоговой подрабатываю в кубинском ресторанчике, заодно и еда на халяву! Так что трачу я тут, считай, только на общагу, удается неплохо сэкономить и отложить, а значит, на следующем этапе вояжа смогу поменьше напрягаться!
На рождество мы собрались всей компанией, принесли „у кого что было“ из еды и выпивки. Меня прозвали „утилизатором“, потому как после меня ничего недоеденного на столе просто не осталось! Ха, еще бы, у меня теперь желудок просто бездонный! Ладно, осяду в Техасе, черкну еще.»
С трепетом смотрю на ее фото. Та самая «туристическая братья» за рождественским столом. Моя девочка счастлива, улыбка до ушей… и еще она изрядно раздалась вширь, бедра безусловно стали более объемистыми, груди отяжелели (лифчик ей изрядно мал), а рубашка задралась и обнажает складку животика, расчерченного красноватыми полосками растяжек.
У меня на глазах слезы от того, как она пополнела. Но — в который раз сдерживаю себя. Нечего бить тревогу, захочет — похудеет. В конце концов, она вовсе не толстая, даже не совсем еще полная. Просто далеко не такая стройная, как раньше. Чуть побольше прежнего, и все. Наверное, еще килограммов на пять. Вдох, выдох. Это ее жизнь, и моя Валентия проживет ее так, как считает нужным сама.
Уже привычно отписываюсь «скучаю, люблю, жду».
Это ее выбор.

Январское послание заставляет сердце екнуть — краешек конверта заляпан чем-то красновато-бурым. Быстро вскрываю, принюхиваюсь и хихикаю сама над собой: засохший томатный соус. Уже более спокойно берусь за письмо:
«В Остине очень хорошо, мамочка! Еще планирую проехаться в Хьюстон и Даллас, пока я тут. Обожаю барбекю! Ребрышки, бургеры, стейки… растратила все, что сэкономила в Майами, и наслаждаюсь жизнью: тусуюсь со знакомыми, по вечерам хожу на концерты — они тут невероятные! Все чудесно, просто ах! И ни дня без барбекю, как бог свят!
Прости, что так мало, но я тороплюсь, люблю тебя, потом еще напишу!»
Почти боюсь взглянуть на фото, но — куда деваться? Скрепя сердце, вынимаю фотографию. Да, это она, моя девочка, с парой очередных туристов в ресторанчике за барбекю, все перемазанные соусом от ребрышек (судя по горе костей на громадном блюде).
И — теперь Валентия уже точно полная. Маленький, но четкий второй подбородок, округлые руки, небольшая складка живота над поясом новенького джинсового комбинезона. Вообще вся одежда у нее новая, в старую со всей очевидностью уже не влезает… еще бы, ведь она прибавила как минимум восемь кило — и это только с прошлого фото!
Не могу сдержаться и отписываюсь: «Валентия, пожалуйста, не пренебрегай своим здоровьем». Надеюсь, достаточно понятно.

Вот и февральское послание.
«Я на Среднем Западе, хорошо кушая, здорова. Осела на ферме, у них же и работаю — пришлось немного запачкать руки, но я справляюсь. Еда тут простая: яблочный пирог, тушеная кукуруза — нет таких изысков, как в больших городах, но вкусно и вполне симпатично. Люблю тебя, мамочка.
ПС: Прости, что без фото — тут правда ничего особо интересного.»
Сердце колотится в груди. Мне уже страшно, что с ее фигурой станет через ДВА месяца? Отсылаю ответное послание, мол, кушай здоровую пищу, это особенно важно вдали от родины. Не хочу на нее давить, но месяц назад Валентия уже была килограммов на двадцать с лишним толще себя-до-Штатов, что ж с ней дальше-то будет?

Что — выясняется уже в мартовском письме.
«Виват Лас-Вегас! Этот город — просто блеск! Пиры каждую ночь, все веселятся, и работы хватает, если не зевать! Здесь мне удалось немало отложить, так что следующий месяц могу не напрягаться. Работаю кассиром, так что на все выступления прохожу бесплатно. Уже влюбилась в этот город.
Вот знаешь, я, конечно, не по женщинам, но от бурлесков даже меня пробирает. Фокусники, комедии, музыка, цирк — представления на любой вкус и цвет! Великолепно! На пару билетов даже раскошелилась, но в основном они мне как сотруднику достаются бесплатно. На фото мы с одним из „Синих инопланетян“, я поймала его на галерке, но они даже вне сцены общаются только жестами — вот это, я понимаю, вошли в образ!
В общем, я тебя люблю, до скорой встречи. Прости за тот месяц, но на Среднем Западе правда скука смертная, даже писать не о чем.»
Облегченно вздыхаю — в кои-то веки ни слова о еде (ну, почти) — и достаю из конверта фотографию. Надеюсь, на ней Валентия будет примерно как на прошлой, а может, даже взялась за ум и чуток похудела… Смотрю на картинку и сперва не верю собственным глазам: это что, правда моя дочь?!
Покрасилась в блондинку — ладно. Надела куцее белое мини-платье в облипку — пускай. Но, святая Мадонна, ее живот — он в этом платье такой круглый, и выпирает вдвое больше прежнего! За два месяца она набрала не меньше тринадцати кило — разбухший живот, тяжелый бюст, обильные бедра...
В страхе смотрю на нее. Она совсем не похожа на мою Валентию. Настолько растолстеть… да у нас в городе нет ни одной девицы схожих объемов! Куда подевался образ скромной, легкой, воздушно-женственной барышни… Снова вставляю в ответное послание строку, мол, будь осторожна и не переедай, не хочу в открытую называть ее толстой — и потом жалею, что не сделала этого.

В апрельском конверте снова нет фотографии. Готовлюсь к худшему, громко выругавшись, читаю:
«Прости, не до фото! Я в дороге! Путешествую автостопом, пытаюсь уловить дух „большого американского вояжа“. Пока мне нравится! Закусочные для дальнобойщиков — мои альфа и омега, в этой атмосфере жареного масла есть свое очарование. И еда на удивление вкусная — бургеры, жареная картошка и подливка, жареная курятина и луковые кольца. „Шоссе 66“ — самые вкусные закусочные в этой стране, сама проверила!
Очень тебя люблю, обещаю, что в следующий раз будет фотография.»
Зубовный скрежет. Мой. Прошлый двухмесячный перерыв мне не понравился, чувствую, не понравится и этот. Глубоко вздыхаю и снова составляю письмо, мол, люблю тебя — и удерживаюсь от комментария в духе «жри поменьше», в конце концов, фото ведь я не видела.
Но заснуть мне мешает мое собственное беспокойство за Валентию, за то, насколько же она растолстеет к тому моменту, как я снова увижу ее...

Май. Вскрываю конверт, уже почти ожидая того, что будет. Повторяю себе, что не может же человек постоянно набирать вес с такой скоростью, наверняка она притормозила. Готова к тому, что килограммов на десять она все же поправилась, и уже ритуально берусь за письмо.
«Привет, мам, тусуюсь с компашкой в Висконсине. Они мне показали все лучшие здешние ландшафты. Видела я и получше, но эти тоже хорошие. Жду не дождусь, пока попаду в Лос-Анджелес. Полностью отдаюсь вояжу, можно сказать, растворяюсь в американской культуре, корнями врастаю!
Висконсин считается „сырным краем“, и я не могу не воздать должное американскому сыру во всех видах! Сыр-фондю, сандвичы с сыром, сплошной сыр — и пиво, много-много пива! Ну в общем и все, прости, что опять немного, зато вот, фото — все мы вместе, люблю тебя, пока!»
С замиранием сердца смотрю на фото. Не помогла мне двухмесячная самоподготовка. Валентия просто громадная. В веселой компашке ее приятелей у всех самое малое двадцать кило лишнего веса, и все равно она тут самая толстая. Килограммов на пятнадцать тяжелее, чем в Лас-Вегасе, примерно вдвое толще себя год назад. Дыхание со слабым писком вырывается из моей груди.
Тяжелый двойной подбородок, круглое лицо с ямочками, массивные груди как у женщины средних лет, громадный живот выпирает вперед из-под обтягивающей ее телеса фуфайки с эмблемой какой-то американской футбольной команды. Круглые и пухлые руки, толстые мясистые ноги… Все, мое терпение лопнуло.
«Валентия, я тебя люблю, ты же знаешь — но пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, следи за своим весом. Ты очень сильно отяжелела, а я просто хочу, чтобы ты оставалась здоровой. Ты же на себя теперь не похожа.»
Отсылаю — и тут же жалею о своих словах, резких до грубости, однако чувствую, что так больше нельзя.

Июнь. Каждый день проверяю почту. Ничего. Ни письма, ни открытки, ни электронного послания. Забыла, или намеренно решила ничего не писать. Я почти уверена, что это из-за моего прошлого ответа. Чувствую себя виноватой.
Весь месяц пытаюсь с ней связаться, забрасывая посланиями — хоть как-то откликнись, ну пожалуйста, мне бы просто знать, что с тобой все в порядке! Валентия ненавидит такой поток спама, сама не люблю, но у меня просто нет другого выхода.
Наконец мне приходит послание по электронке — короткое, по сути только номер телефона. Тут же и звоню.
Жду на линии, надеюсь, что услышу ее голос, просто услышать пару слов. Гудок. Еще гудок. И еще. Наконец она отвечает:
— (уфф) Алло? (охх) — Тяжело дышит, пытаясь перевести дух.
— Валентия? — переспрашиваю я.
— (охх) Мам? (уфф)
— Да, здравствуй, это я. Валентия. Ты в порядке? Ты как-то очень тяжело дышишь...
— (уфф) Ага. (охх) Лифт сломался… (охх) Ползу по лестнице, — с трудом выдыхает она.
— Ой. И далеко тебе идти?
— (охх) Второй этаж… (уфф) — отвечает она.
Прикусываю губу, не желая еще раз обидеть ее.
— Эм, ну а как ты вообще? — спрашиваю.
— (уфф) Нормально, мам (охх) надо идти (уфф) доползу до апартаментов (охх) я тебе пришлю письмо, ладно? (уфф) Прости, я тогда (охх) психанула (уфф), я тебя люблю (уфф), — вот примерно так ответила, пыхтя.
— Я… — хочу сказать, что волнуюсь за ее здоровье, слышу же, как ей тяжело передвигаться, хотя подняться пришлось всего на один этаж. И еще хочу поинтересоваться, чьи это, собственно, апартаменты. Но — вдох, выдох, это ее выбор и ее жизнь. — Я тоже тебя люблю, родная.
Она вешает трубку.

В августе, за две недели до годовщины ее отбытия, приходит письмо из Лос-Анджелеса. Тут же, у почтового ящика, его и читаю.
«Привет, мам. Лос-Анджелес чудесный. Тут самая вкусная еда, вся мировая кулинария — на любой вкус и кошелек! Хочешь — аутентичная итальянская, как у нас дома, хочешь нью-йоркская итальянская, чтобы „как в столице“! Просто чудесно. Постоянно что-нибудь да жую.
Кстати, об этом.
Ты права, мам. Я теперь толстая. И даже очень толстая. Я потому на тебя тогда так разозлилась: понимала, что ты права. Однако это все равно не меняет того, что я теперь толстая — и, вероятно, в будущем стану еще толще. Такова уж часть культуры, которую я люблю — ну или тех ее частей, которые я люблю. Свобода есть все, что пожелаю, наслаждаясь по полной. Хочешь — в „МакДональдс“, хочешь — заказывай доставку из любой ресторации, абы хватило денег, и именно так я намерена жить. Если ты не согласна с моим решением — я пойму, но тебе придется с ним смириться, потому что иначе мы правда поссоримся.
А теперь сменим тему. Я познакомилась с одним парнем. По-настоящему. И собираюсь переехать сюда и остаться с ним. Его зовут Эван, он совладелец маленькой кондитерской, и я буду помогать ему с рецептами и дегустацией. Он похлопотал, чтобы я получила рабочую визу, а когда она закончится, мы просто поженимся. Эван тебе понравится, он очень милый, на фото мы вместе.
И мне здесь по-настоящему нравится. Люблю Америку во всех ее видах. Фильмы, музыка, а главное, здешняя еда. Ты права, я теперь не похожа на себя-прежнюю, той Валентии больше нет. Но я нашла себя здесь по-новому. И прости, если я-нынешняя уже не та девочка, которую ты привыкла видеть своей дочерью — но я все равно люблю тебя, и хотела бы, чтобы мы и дальше оставались в прежних отношениях.
Еще раз прости, что тогда психанула, мам, но я тебя люблю и я по-прежнему твоя девочка. Следующим летом я приеду домой вместе с Эваном, чтобы вы познакомились. Ему тоже хочется попробовать настоящие итальянские рецепты „с натуры“!
С любовью,
Валентия.»
По щекам у меня текут слезы. Мне грустно, что она сотворила с собой такое, причем вполне намеренно — но я рада, что она по-прежнему меня любит, и я просто в восторге, что она меня простила. Толика страха еще осталась, но радости куда больше.
А теперь — фото.
Вся сияющая, она стоит под руку с симпатичным, пусть и слегка упитанным пареньком. У обоих ухмылки до ушей, я в неверии прикрываю рот ладонью.
Тяжелый двойной подбородок, круглые и полные щеки. Складки на плечах, на запястьях. Распирающие шортики разбухшие бедра соприкасаются до самых колен, а голые лодыжки круглые и массивные. Выпирающий шар живота, круглый, расчерченный полосками растяжек, выпирает из-под черной маечки, а на него, как на полку, опираются круглые и тяжелые груди.
Смотрю на фото. Что ж, это моя Валентия, и да будет так. Американцы бывают и потолще, я видела. В ней сейчас под сто двадцать кило, более чем вдвое против прошлогоднего. Толстая, безусловно, факт. Но я, повторяю, видала и потолще — и она все еще моя дочь, и всегда будет ею.
Составляю ответное послание, в котором выражаю все это, и впервые за все это время тут же приходит короткое сообщение по электронке:
«Я тоже тебя люблю, мам».

Стою в аэропорту, жду появления Валентии. Два года мы не виделись, я, подготовленная фотографиями, давно готова к тому, что вернется ко мне куда более объемистая девочка, чем улетала. Но толпа идет мимо — улыбаются, возвращаясь из отпусков, обнимаются-целуются с теми, кто их встречает, — а Валентии все нет и нет.
И вот толпа потихоньку редеет, вот уже нет почти никого, я, наверное, ее таки пропустила. Ведь последние фотки были еще те, годичной давности, я высматривала упитанную стадвадцатикилограммовую барышню — возможно, потому и не увидела… Разворачиваюсь, еще раз оглядываю зал ожидания.
— (уфф) Эй, (охх) мам, мы тут! (уфф)
Разворачиваюсь — передо мной, шагах в десяти, громадная женщина, в лице которой угадывается нечто схожее с моей доченькой. Длинные светлые волосы, загар. И толстый-толстый слой жира, она поправилась как минимум на шестьдесят кило сверх того, что было. Такие толстые люди мне встречались очень редко — и уж точно никого ее возраста.
Вперевалку она шествует ко мне, вся колышется, пузо при каждом шаге подпрыгивает. А за ее плечом тащит два больших чемодана упитанный (несколько более, чем на прошлогоднем фото) светловолосый парень и нервно улыбается. Улыбка на шарообразном лице Валентии тоже несколько напряженная.
— О, моя маленькая Валентия! — бегу к ней, раскрасневшейся, вспотевшей, раскормленной, к своей маленькой девочке, которую не видела вот уже два года, обнимаю ее, погружаюсь в ее пухлое тело, ответные объятия словно обволакивают меня мягкой периной.
Пусть она втрое толще, чем два года назад — она все равно моя дочь.
— Я люблю тебя, мам, — выдыхает Валентия.
— А я тебя.