​А потом еще немножко

А потом еще немножко

(Just a little more)

Лето. Пятница. Вечер.

— Уфф… Ик! Ой. Еще!

Звуки эти издает Виола — девятнадцать лет, рост метр пятьдесят шесть, вес примерно сто шестьдесят пять. Она икает вновь и вновь, сотрясаясь всем телом. Тело это, тучное и оплывшее, развалилось в просторном кресле.

Она чувствует ладони Мартина — у себя под футболкой, на своих жирах, каковые он оглажиывает, ласково и кругами.

Как же мне повезло, что я могу с полным правом назвать его — моим, он такой нежный и понимающий, блаженно улыбается она.

Смотрит на него, довольная-довольная. Глаза в глаза — сквозь очки; у них обоих они карие, классического орехового оттенка. И объединяет их не только цвет глаз.

Главное, что связывает их, невероятно прочно, это их общая страсть к раскармливанию: он — кормит, она — ест.

Внимательный взгляд Мартина ласкает так же, как его руки.

— Виола, все хорошо? Может, прервемся пока, сделаем перерыв? — Тихо, с ноткой беспокойства, какой же чувствительный у него голос.

Она яростно-отрицательно мотает головой. Он любовно гладит огненно-рыжие локоны, что обрамляют ее милое, обширное, но не расплывшееся лицо.

Рот ее открывается, и слова четкие и ясные, как колокол:

— Нет! Пожалуйста, не останавливайся! Однозначно нет, прошу, продолжай!

— Солнце мое, но даже для тебя сегодня уже было многовато, ты уверена?

Она храбро кивает, и пухлые губы ее вытягиваются для поцелуя. Мартин, разумеется, накрывает ее губы своими, она отвечает на поцелуй, вновь и вновь, вновь и вновь, пока она не разрывает бесконечно-сладостный цикл, прошептав:

— Пожалуйста, еще немножко… хотя бы немножно! Пожалуйста, прошу!

Он помогает ей выбраться из кресла. На ногах она стоит неуверенно, словно под градусом, и Мартин ведет ее к дивану. Оказавшись там, Виола сперва садится. Диван, который видывал лучшие дни, скрипит и жалобно потрескивает. Она медленно перетекает в лежачее положение, на бок. Пузо ее свешивается через край попросту ввиду обхватов Виолы. Выпирающее, раздувшееся сверх всякой меры, оно вздымается от каждого вздоха.

Мартин занимает удобный стул (из того же гарнитура, что и диван) и вновь принимается массировать ее громадное пузо, нежно и ласково.

— «Алису в Пограничье»? — негромко спрашивает он.

Она смущенно кивает и тихо-тихо добавляет:

— И с моими любимыми «ниппонками»! А еще не забудь наш вечерний коктейль!

Выбрав сериал на диске, он включает первую серию, затем встает и, прихватив коробку с батончиками «Ниппон», садится обратно — так, чтобы легко дотянуться до ее ненасытного рта. И пока на экране идут первые кадры «Алисы», он скармливает Виоле любимые ее «ниппонки». Сегодня комочки риса идут в оболочке из белого шоколада.

Она знает, все это — благодаря ему, никогда она не чувствовала себя так удобно — и, главное, никто, кроме него, так ее еще не понимал.

Пыхтя, она чуть приподнимается:

— Мартин, пожалуйста, коктейль! Я сейчас хочу его больше, чем «ниппонки»! А потом, ну, потом ты знаешь, чего я хочу… — подмигивает и чуть прикусывает нижнюю губу.

Он послушно отправляется на кухню. Добывает из холодильника пачку масла и ставит на плиту в кастрюльке, чтобы растопить до жидкого состояния. Затем берет контейнер для коктейля — по сути, просто большой цилиндр, у которого отвинчивается и дно, и крышка, — и аккуратно откупоривает снизу. Отмеряет нужную дозу протеинового порошка из шестилитровой канистры и добавляет в тот же контейнер три банки сгущенки. Снимает кастрюльку с растаявшим маслом — оно сияет жидким золотом, почти как пузо Виолы, — тонкой струйкой вливает в тот же контейнер, добавляет сливок, взбивает все до однородной массы и закрывает днище, где в середине имеется клапан с мембраной и отходящая от него трубка.

Затем Мартин устанавливает контейнер на мобильную стойку, очень похожую на капельницу из клиники. Весь агрегат перемещается к дивану.

Несколько минут, и Виола пребывает в состоянии полного блаженства, трубка во рту и поток высококалорийной жидкости, который она легко контролирует сама.

— Вкусно, обжора моя маленькая?

Приоткрыв очи, сияющие от удовольствия, она утвердительно кивает.

Затем неспешно перекрывает клапан, допивает последние капли из трубки и вынимает ее изо рта. Жидкость больше не льется — клапан снабжен еще и мембраной, сосать не мешает, а само по себе не просачивается. Мартин специально такое устроил.

— «Ниппонки»! Еще! Сейчас!

Три слова командным тоном.

В небольших, но уютных апартаментах своих Мартин все обустроил как надо. Следующая упаковка «Ниппона» достается из контейнера — Виола уже слопала примерно половину оптовой партии — и вскрывается. Взгляд ее почти умоляющий:

— Корми меня!

— Конечно, всегда пожалуйста! Чья ты обжорочка?

— Твоя и только твоя! Покажи мне, на что я способна!

С этими словами она чуть поудобнее растекается по дивану. Тот снова потрескивает, еще громче. Прямо сейчас — категорически неважно. Да пусть хоть в щепки рассыпется, думает Виола. Хотя знает, что для этого восхитительного мгновения она пока недостаточно тяжелая.

— Тогда вперед, любимая обжорочка моя! Покажи, на что ты способна, покажи, чему я тебя научил!

Взгляд ее исполнен счастья и сосредоточенности. Словно она желает что-то доказать себе самой.

Три месяца назад они с Мартином познакомились на тематическом онлайн-портале. И за эти три месяца Виола набрала больше, чем ранее набирала за год. Заметные растяжки — он обожает их все вместе и каждую по отдельности, — потому как эластичность кожи просто не приспособлена к такому росту вширь за столь краткий период. В магазине, где она стоит за прилавком, народ порой интересуется «когда рожаем». От такого вопроса ее каждый раз пробирает сладкой дрожью.

Она демонстративно медленно открывает рот:

— Ты меня научил, что каждая трапеза может и должна превратиться в испытание на вместимость желудка! А теперь корми меня, ты же знаешь, как я этого хочу!

Одна «ниппонка» за другой отправляется в ее прожорливые челюсти, прерывается она лишь чтобы всосать очередной глоток коктейля.

О да, теперь она ненасытная. Благодаря Мартину.

После тринадцатой «ниппонки» она устало и лениво дает отмашку. Коктейля больше нет, контейнер пуст. Раздувшяся и объевшаяся, маленькая обжорка лежит перед Мартином, она едва может дышать.

Он ласково улыбается, нависая над ней:

— В постельку, маленькая принцесса?

— С удовольствием, мой принц! — сияют ее очи. — Только «ниппонки» не забудь, понял?

С пятой примерно попытки объединенными усилиями она перетекает в вертикальное положение.

— Маленькая принцесса, да? — она икает, хихикает и щипает его за бок.

Медленно и галантно он направляет объевшуюся Виолу к спальне.

Постель аккуратно заправлена: как и все домашние дела, это — на нем, и Мартин делает это каждое утро сразу после того, как они оба встают.

Виола ко всей этой рутине не имеет никакого отношения, дома и пальцем не шевелит. Домохозяйствует Мартин, благо его начальство достаточно лояльно, чтобы он трудился удаленно.

Так что от откидывает покрывало с виолиной стороны кровати и кладет свежую упаковку «Ниппона» на большую мягкую подушку посреди ложа. Она неуклюже садится на постель, пыхтя и отдуваясь. Он покорно опускается перед ней на колени и стягивает с нее носки. Да, он балует ее донельзя, почти чрезмерно. Она — его богиня. Она вытягивает, сколько может, обе тучных ножки, и он ласково стягивает с нее спортивные штанишки. Трехиксовые, ее любимые, но они уже трещат по швам на расплывшихся жирных ножках Виолы.

Она осторожно, опасливо переворачивается набок, а потом перекатывается лицом вниз, неспешно, чтобы не давить на раздувшийся желудок, перенося вес на локти, и приподнимает раскормленную филейную часть. Мартин привычным движением стягивает с нее трусики, также слишком тесные, и очень даже заметно, что они очень влажные. Как всегда в таких случаях, он ничуть не удивлен.

Она поворачивается насколько может, смотрит на него, чуть покраснев. Заметил ли он, что я намочила трусики, смущенно думает она, а когда он ласково оглаживает ее тучные ягодицы — Виола хихикает от щекотки, — а потом любовно чмокает туда, сюда, и еще сюда, она сладко вздрагивает. Ну еще бы не заметил! — понимает она, однако теперь уже совершенно не смущается.

— Виола… можно? — почти робко вопрошает он, хотя оба они прекрасно знают ответ.

— Конечно, — улыбается она, — и не можно, а нужно, я весь вечер этого жду, хороший мой!

И раскормленная Виола заползает на кровать еще глубже, разместившись строго посередине, где для нее, как всегда, устроен уютнейший и очень-очень мягкий замок из подушек. Мартин придвигает к кровати с другой стороны маленький столик, который оказывается прямо перед ее лицом, круглым и расплывшимся, аки полная луна. На столике, среди всего прочего, выложены любимые ее «ниппонки».

И вот он пристраивается позади нее и нежно раздвигает ее тучные и жирные ягодицы. Самая любимая ее поза: она лежит перед ним «по-собачьи», чтобы ее заполнили по максимуму одновременно сверху и снизу, то бишь спереди и сзади.

Сперва он пускает в дело пальцы, нежные и искусные, сразу ощущая теплую влагу и работает с ее жемчужинкой, раз, другой, и вот ее накрывает. А он при этом любуется, как она на волне восторга забрасывает в рот одну «ниппонку» за другой, ненасытная, почти не жует — глотает так, впрочем, нежный шоколад сам тает на языке.

Затем Мартин наклоняется и пускает в дело язык, еще более нежный и пронизывающе-властный, и она стонет, вновь взмывая на вершину, и лопает еще быстрее, а он прислушивается к ее дыханию, натужному и короткому, выжидая нужного мгновения… да, вот так, сейчас… и она содрогается всей своей массивной тушкой, а вместе с ней содрогается и кровать, и с громкими стонами Виола забрасывает в рот последнюю «ниппонку»,

Далее он пытается раздвинуть ее бедра чуть пошире и шепчет:

— А знаешь, у тебя бедра стали еще жирнее… и массивнее...

И она мурлычет от удовольствия:

— Тогда возьми же свою раскормленную принцессу… пока еще можешь, пока я еще не стала слишком жирной и для этой позы! — намекая на «миссионерскую», что обнаружилось на прошлой неделе.

И тут же отправляет в рот сразу горсточку сладкого со столика. Кое-что там еще осталось.

Он входит, ощущая слабое сопротивление. Там давно все мокро, но у сильно возбужденной Виолы эти мышцы, одни из немногих хорошо натренированных, плотно сжимаются. И она ухмыляется, чувствуя, как Мартин сражается и в этой позе.

— Что, малыш, теперь уже ты стал для меня великоват?

— Если больно, ты сразу говори, пожалуйста!

Она улыбается, чуть повернув голову, чтобы поймать его взгляд.

— Ох, милый, ты всегда такой нежный и ласковый… Ладно, давай помогу.

Неуклюже забирается рукой под разбухший живот и двумя пальцами приоткрывает расщелину. Преграды более нет, и он, выдохнув, устремляется вглубь, отчего Виола вновь издает утробный стон и закидывает в рот еще несколько батончиков.

Раз за разом, туда-сюда, кровать содрогается, ее телеса колышутся, и при этом она продолжает поглощать шоколадки. Сама давно на вершине, чувствует, что и он скоро будет там, и полагает, что от толики нужных слов вреда не будет.

— Скажи, милый… а насколько большой и жирной ты хочешь, чтобы я стала?

Он ускоряется и таранит ее еще сильнее.

— Сама скажи, обжорка моя!

— Ну, скажем… чтобы скоро подо мной треснул диван… потому как я стану такая невероятно тяжелая от твоего раскармливания и заботы, а?

И ухмыляется, внутренним существом своим ощущая его давление, его пульсацию.

— А может быть, — продолжает она, — когда мы будем заниматься любовью, вот как теперь, под нами развалится вся кровать… потому что я постоянно ем, пока ты меня крышесносно трахаешь...

Внутри у нее пульсирует еще сильнее, еще активнее, трудно сказать даже, это Мартин так или она сама.

— Может, я уже и сама не смогу вскоре дотянуться до своей щелочки — будет мешать мое жирное громадное пузо...

Он фыркает.

— А еще мы с тобой скоро не сможем есть за одним столом.

— Это почему? — интересуется он, хотя в принципе знает ответ.

Виола ухмыляется.

— Да потому что у нас только два стула, глупенький, и оба они понадобятся мне, по одному для каждой жирной ягодицы!

Он почти уже готов, она это чувствует.

— Готовь для меня, ласкай меня, ухаживай за мной. Я хочу просто есть. Без цели, без ограничений! Все больше, все толще, все ленивее! Разжиреть настолько, чтобы застрять в дверях! А потом, потом...

Пауза, и она выплескивает истинную свою фантазию:

— А потом я хочу разжиреть настолько, чтобы обо мне узнал целый мир! Настолько невероятно толстая красотка, чтобы подо мной проваливались перекрытия! Настолько громадная, что для полноформатных съемок меня нужен будет вертолет!

Он стонет — крышу совсем сорвало — и выплескивается в нее дикой горячей волною, всякий раз Виола, вновь взмывая на этой волне до самой вершины, поражается, какая же это мощь, и сегодня вновь ощущает эту силу, это давление, эту страсть.

— Давай, милый, еще, еще, все, хочу все, хочу все, чего я достойна, пока меня еще можно трахать, пока я еще не совсем утонула в своих жирах!

И он дает все, что вообще может, сам выжимая себя досуха, а потом, утомленный, но счастливый, оседает позади нее, обмякнув на ее тучной спине и нежно обнимает. Учитывая ее объемы, длины рук Мартина на это не очень хватает, но ни его, ни ее это не волнует.

На ласковый поцелуй сзади в шею она не реагирует, продолжая поглощать все, что разложено перед ней. А потом шепотом выдыхает:

— Я все!

— Тебе было так же хорошо, как мне, любовь моя? — спрашивает он.

— Сравнивать трудно. Но я имела в виду, что съела уже все шоколадки!

Он восхищенно качает головой.

— Совсем все? Крошка, я невероятно тобою горжусь!

Он медленно размыкает объятия и выбирается из постели. Она в три приема переворачивается на спину, тяжело и расслабленно развалившись на кровати. Мартин идет к двери, и на пороге она спрашивает:

— Ты в ванную?

Он разворачивается. В спальне полумрак, но и так легко различимы ее величественные объемы на кровати, любимой их «игровой площадке». Тучная, раскормленная, с массивным холмом громадного переполненного пуза. Словно проглотила пляжный мяч. Пышный роскошный бюст, сам по себе вполне достойных размеров, на фоне этого колоссального пуза кажется скромным и незаметным. Мартин точно знает: в обозримом будущем она не перестанет набирать вес.

И понимающе улыбается.

— Нет, я на кухню. Хочу, знаешь ли, кое-кого подкормить, вот буквально еще немножко.

Очи ее сияют беспримесным вожделением.

— А потом еще немножко… — мечтательно повторяет Виола. — И чем же ты меня будешь сейчас кормить?

— Как насчет рисового пудинга с корицей? — предлагает он. — Там в холодильнике как раз ждет двухкилограммовое ведерко.

Она выразительно облизывается и поглаживает пухлыми ладонями раздувшееся пузо. Ненасытная.

— И еще «ниппонок»!